Наше поколение буквально было навозом для будущих родов. Потомки наши не смогут никогда понять, что пережито было нами. Достойное по делам нашим восприняли. Что-то вы воспримете? А едва ли вы лучше нас. Да избавит вас Господь от нашей участи!
Игумен Никон (Воробьев)
Мария Малышева с сыном и дочерью. 1930-е гг.
Эстафета памяти
Изучая опыт предшествующих поколений христиан, мы подобны археологам, исследующим древности, и всегда приходим «на пепелище»: «Перед взором предстают только покинутые человеческие дома, погасшие очаги, забытые, брошенные или потерянные вещи… Мы пытаемся сложить мозаику по крупицам. Это всегда нелегко. И наибольшая трудность не в скудости информации. Самое трудное – это избежать домыслов»[1]. Будем помнить это, описывая события жизни и взаимосвязь судеб наших предшественников.
Речь пойдет о вышневолоцких верующих в эпоху гонений, в центре нашего повествования – семья Бориса и Марии Малышевых и их окружение. В грозном 1937-м их дочь Ольга отказалась вступать в пионеры и твердо исповедала Христа, а родители отказались ее принуждать. Потом Мария «засветилась» в двадцатке Богоявленского собора: повезла вместе со старостой письмо Сталину с прошением открыть собор для богослужений. А в октябре 1941-го за предоставление дома для тайных богослужений трибунал послал их в ИТЛ на 10 лет – в народе такой приговор метко называли «зеленым расстрелом».
Этих страдальческих судеб церковных людей той эпохи так много, а уцелевших деталей их жизни так мало, что у нашего современника они сливаются в один безликий поток страдания. И память на глазах тускнеет и исчезает, растворяясь в суете. «Эта эпоха отошла в вечность, пришли “новые” старые соблазны, и опыт предшественников остается неизученным», – констатировал архимандрит Дамаскин (Орловский)[2], с сожалением отмечая невостребованность опыта новомучеников среди современных россиян.
Но Господь спасает от забвения память о Своих верных. В нашей истории связующим звеном между поколениями стала судьба митрофорного протоиерея Модеста Борисовича Малышева, настоятеля Князь-Владимирского храма в поселке Лисий Нос в пригороде Санкт-Петербурга. Здесь я впервые серьезно говорил о принятии Крещения – и именно с ним.
Это был 1991 год, и время знаменательное: ГКЧП, путч против Горбачева, когда вполне реально могли бы вернуться страшные 1930-е, но не вернулись. В Лисий Нос я катался на дачу – в тихий двухэтажный дом с витражами, соснами, большим диваном и креслом-качалкой на веранде. Только-только мое поколение «выбилось в люди» в первой волне любителей ловить рыбку в мутной воде тогдашнего российского бизнеса. Наконец-то жена и мама поживут достойно, иначе зачем и деньги добывать. И вот неожиданно для меня мама однажды мне сообщила, что она… крестилась, и предложила и мне пойти к священнику – поговорить. Я тогда уже мало удивлялся крутым поворотам, тем более этому был отчасти и рад. Все-таки то, что мама выжила в тяжелой болезни, и привело меня в храм, а я и сам подумывал временами о крещении, да все как-то не складывалось, не встречалось человека, у которого были бы такие же глаза, как у того святого, которому я молился в день ее операции, когда хирург сказал нам с отцом: 50 на 50.
Помню, я как-то оробел, увидев священника в белом облачении – оно было как сияние; и человек, который присел со мной поговорить, как-то сразу оказался вне категорий того круга, где я общался. Я понимал только одно, что с ним надо быть правдивым: это человек от Бога.
Наверное, мама с ним поговорила. Ну, конечно, она просила, наверное, как-то меня подвигнуть к Крещению. Я же знаю свою маму. Но он, вопреки моим ожиданиям, не стал первым говорить, он молчал и слушал, наклонив голову. И я неожиданно стал рассказывать ему о том, почему мне никак не прийти в Церковь, хотя я давно знаю, что Бог есть – и Он мне так помог. Я не помню, какими словами я говорил, но точно помню две темы.
Отец Модест тогда сказал мне: «Эти бабушки когда-нибудь очень тебе помогут своей простой верой»
Одна – про старушек. Я ему говорю: «Вы понимаете, ну я же образованный человек, как я могу быть с ними?!» – и указал на копошащихся в храме бабушек, чего-то чистивших и мывших там. Наверное, в моем голосе было столько презрения к этим неучам и неудачникам, что он молча покачал головой, а потом нарушил молчание: «Ты не суди их, ведь ты их совсем не знаешь и веру их не знаешь. Может статься, они когда-нибудь очень тебе помогут своей простой верой».
Я помолчал, не хотел спорить, хотя и не до конца понял его. В моем сознании гордыней было все приправлено, как хорошее блюдо специями. Я тогда про это не думал, но этот человек оставил мысль, которую я обдумывал двадцать лет – до тех пор, пока не прикоснулся к памяти его детства, миру тайных монахинь и церковных старушек, подвигом которых была спасена вера в годы гонений.
И еще отчетливо помню – вырвалось как жалоба: не могу я в таком виде, при такой жизни, которую приходится вести, быть у вас тут: все у меня не по Богу – а как иначе своих кормить, я не знаю. Это был момент истины. И я его очень запомнил, как священник впервые прямо взглянул на меня и почему-то улыбнулся. И еще неожиданнее были его слова, врезавшиеся мне в память: «Ты честный человек. Это хорошо. Не будем сейчас креститься, ты останься таким, постарайся остаться – и Бог найдет тебя».
Мама была опечалена, мы молча шли к даче, а я чувствовал, что наконец нашел настоящего священника. Если бы он стал что-то утешающее говорить, уговаривать, а он поступил по правде и открыл мне какую-то дверь – я ему поверил.
Прошло девять лет. Зима, темень, снег, холодно. Я снова в Лисьем Носу у того самого храма. Сперва не узнал священника, так он постарел. Оказывается, матушка у него умерла, и он страдает сердцем. Он вспомнил (!) все, передал маме нагрудную иконку Христа в подарок. Ей оставалось меньше полугода до кончины. Она радовалась вместе со мной. Он тоже радовался, когда узнал, что я в Церкви. Да, Бог нашел меня, но при этом пришлось все потерять. От той последней встречи я запомнил несколько его слов: мало знать, что Бог есть, надо научиться очень Его любить.
Когда Господь забрал отца Модеста к Себе, мы с одним из множества его духовных чад – нашим прихожанином и моим другом Александром Жуковым – решили собрать сведения о его жизненном пути, хотели сделать фильм-воспоминание. Логика поиска привела меня весной 2012 года в Вышний Волочек – к сестре священника Ольге Борисовне Анисимовой (Малышевой). Я приехал в Вышний Волочек, вошел с камерой и диктофоном в старый дом на улице Урицкого, чтобы за пару часов записать у старой бабушки интервью… и, словно герои К. Льюиса, которые залезли в платяной шкаф, а вылезли в волшебную страну, оказался навсегда связан с этим городком, этим домом и открывшимся в удивительных воспоминаниях миром прошедшей эпохи – и в истории страны, и в истории Церкви. Следующие пять лет мы с Сашей все больше и больше погружались в этот мир, и эта чужая ушедшая жизнь понемногу становилась нашим личным переживанием и внутренним опытом, частью нашей собственной жизни. Я уверенно говорю «нашей», потому что без верного друга я бы не смог в одиночку одолеть этот трудный и радостный путь. На сайте появилось несколько публикаций по собранным материалам, которые я считаю нашим с Александром совместным творчеством.
Нити от прошлого протянулись в настоящее. Прав митрополит Антоний Сурожский: плод жизни в конечном итоге – радость и благодарность; но благодарность в свою очередь должна принести плод. Мы с Сашей узнали про гибель матери отца Модеста в Вятлаге и решили, что нужно ради благодарной памяти о нем поставить крест на ее могиле. В октябре 2017 года этот крест был установлен близ пос. Сорда Верхнекамского района Кировской области, на старом лагерном кладбище в лесу – спустя 26 лет после крещения мамы и первой моей встречи с миром подлинной веры.
Ольга Борисовна слишком многое помнит, и мозаика ее рассказов, где одни темы перемежаются с другими, сложилась в историю не только одной из многих церковных семей, пострадавших за верность Богу в эпоху гонений, но и новую главу в описании жизни вышневолоцкого церковного подполья и неизвестную страницу жизни почитаемого многими игумена Никона (Воробьева): «ты, дикая маслина, привился… и стал общником корня и сока маслины» (Рим. 11: 17). Нам всем передана эстафета памяти – ее символом стал для меня дом с мезонином по ул. Урицкого, 67 в Вышнем Волочке. Символично и то, что погиб этот дом в Страстную седмицу нынешнего года, и вместо раздела экспозиции так и не состоявшегося в нем музея новомучеников вышневолоцких появилась серия очерков «Верные», которая предлагается вниманию читателей.
Подобно библейскому Ною, бывший вышневолоцкий купец первой гильдии, ктитор местного монастыря Алексей Иванович Малышев строит в 1928 году дом-ковчег, спасая семью и имущество. Из каменного дома на престижной Ванчаковой линии, 13 (ныне дом 25) он перебирается в деревянный дом номер 67 на улицу Ильинскую, названную новыми хозяевами жизни именем чекиста Урицкого. Жизнь этих малышей началась под зловещим знамением времени – погромом на Рождество Христово 1930 года – сатанинской пародией на святочные колядки: тогда за неделю из дома Малышевых вывезли все подчистую.
С этого времени навсегда поселилось с ними в новом доме тревожное ожидание грядущего. Идет год за годом, и под покровом обыденности Господь готовит промыслительную смену обитателей дома Малышевых. Старшее поколение семьи Малышевых совершает побег из страны, «где так вольно дышит человек», среднее поколение уходит во внутреннюю эмиграцию, младшее поколение врастает в победивший социализм.
А в Пасху погромного 1930 года из ленинградского поезда выходит на вокзал Вышнего Волочка высланная из Ленинграда Мария Николаевна Изотова, она же – тайная монахиня Марина. Она надеется, что когда-нибудь вернется в Питер. А Господь знает, что она останется здесь навсегда. И жить самые трудные годы ей придется именно в малышевском доме на улице Урицкого, 67. Здесь осенью 1941 года начнется подвиг любви, навсегда соединивший ее жизнь с судьбой Ольги и Модеста Малышевых, который отец Никон (Воробьев) назовет в одном из писем к ней «послушанием Небесной Игумении».
В 1935 году в Волочке появится сыгравший роковую роль в судьбе Малышевых ссыльный священник Симеон Платонов, а в 1937-м – освободившийся из лагеря иеромонах Никон (Воробьев). Господь собирает участников грядущих событий, но никто из них еще не знает друг друга и не ведает своей судьбы.
http://www.pravoslavie.ru/117044.html