Архиепископ Кирилл (Поспелов)
– А вспомним-ка, что, например, в 1937 году на свободе оставалось только четыре епископа, и все они были в Москве. Конечно, со временем список этот несколько расширился: их стало несколько больше. Кстати говоря, сам протоиерей Поспелов, будучи еще в заключении, нашел в этом списке епископа Андрея, того самого, что помог ему…
«Изволь ей сделать перевод»
– Давайте вернемся к тому времени, когда владыка Кирилл взял вас к себе в иподиаконы. Что вспоминается вам?
– Водворившись в Пензе, когда я уже почти привык к своим обязанностям иподиакона владыки, как-то однажды вижу в его адрес письмо. (А мне он предварительно уже рассказывал о той неблагодарной особе, которая буквально убила его возмутительным письмом в период его работы «ночным конюхом».) Итак, теперь она написала ему новое письмо из Саратова, в котором слезно каялась: дескать, непонятно, в каком она была тогда состоянии, что смогла написать такое возмутительное по своему содержанию письмо, и теперь просит прощения…
Владыка мне дает тысячу рублей, пишет адрес и говорит: «Изволь ей сделать перевод».
Я, конечно, всего лишь мальчишка «от сохи», но, памятуя все бывшее, просто был вне себя: что у меня внутри тогда творилось, я не могу передать!.. Мне было бы намного легче эти деньги изорвать в клочки и выбросить, а владыка принуждал меня к послушанию. И я все-таки сделал ей этот перевод.
Потом она прислала новое письмо: «раздавлена Вашими милостями» и пр., но архиерей больше уже ей не отвечал.
Назад, к месту заключения
Епископ Кирилл (Поспелов)
Владыка даже сначала немного расстроился: «Где я отбывал свой срок заключения в лагере, туда меня и назначают!» И действительно, местом его заключения была местность по направлению из Джамбула к Алма-Ате: когда мы ехали с ним по этой дороге на машине, то на горизонте (он мне показал) виднелась территория с бараками, огороженная колючей проволокой. Ни единого деревца, ничего!.. И вот в этом лагере он провел десять лет!..
Когда мы очутились в Ташкенте, владыка развернул там бурную деятельность, в том числе и патриотическую. Разъезжал очень много по разным городам и делал сборы в пользу наших воинов.
Вот какой была реакция православного человека на все те прещения, которые ему устроило государство! Ведь он прекрасно понимал, что не заслужил их ни в коей мере, наоборот!.. И в то же время не испытывал ни малейшей неприязни ни к кому, кто был причастен к его страданиям, продолжая служить и Церкви, и Родине верой и правдой.
Молитва до рассвета
– А каким был владыка Кирилл в обыденной жизни? Как строился его день?
– Пребывая с владыкой постоянно рядом, я имел возможность наблюдать его жизнь. А жизнь его была чрезвычайно строгой: он не позволял себе лично буквально ничего.
Пищу я не готовил, но в числе моих обязанностей, например, было накрывать на стол, готовить все для трапезы (все припасы тоже были в моих руках).
И уж если я распоряжусь подать на стол что-то из того, что владыке особенно захотелось попробовать, он обычно посмотрит на это и скажет: «Убери!» Как бы испытывая неудобство от того, что вот он почувствовал некое вожделение к этой пище или к этому продукту. Посмотрит внимательно и скажет: «Убери!», и мне тогда приходилось убирать. Сам, конечно, тоже ничего не попробуешь, уберешь, да и все!..
Вот еще что. Вечернее и утреннее правило для владыки вычитывал я, а правила эти у архиерея очень большие. А надо сказать, что я по складу своему больше принадлежу к «жаворонкам», чем к «совам». Вставал я рано, но вечерами – просто закрываются глаза, да и все, и поделать ничего с этим нельзя. И хотя это была для меня мука мученская, я все равно вычитывал правила (большие правила!), потом владыка меня благословлял, я готовил ему постель, а он оставался на молитву.
Ноги у него были очень больные, но он всегда оставался еще на молитву! И фактически всякий раз, как я ни проснусь, вижу: он еще стоит перед иконами и молится… Почти что до рассвета!
Потом, перед рассветом, ляжет, поспит немного, а потом снова: приемы, дела канцелярские и епархиальные, прием народа безостановочно…
Пообедаем мы с ним – и тут уж он позволял себе отдохнуть немного. Потом вечер – снова приемы и т.д. Но всю эту школу я прошел.
Владыка был чрезвычайно милостив, но и принципиально строг. Вспоминаю я такой случай – смешно сейчас кажется, но все-таки достойно удивления. Так вот. Я уже к тому времени выходил в молодые люди и, разумеется, одет был с иголочки. У меня были свои почитатели, которые находили для меня портных. Был у меня и костюмчик, и галстучек, и к знакомым девушкам на свидание я ходил в костюмчике и в галстучке – и это в Ташкенте, где просто немыслимо было так одеваться в этакую жару! Но я был вот таким пижоном…
Заметив это, владыка говорит мне: «Ага, значит, на свидание к девушкам ты выходишь одетым, как лондонский денди! А на молитву становишься в рубашечке? Изволь же одеться точно так же, по форме, и тогда уже становись на молитву!»
«Что делать с Брицким?»
Владыка Лука (Войно-Ясенецкий)
– Будучи рядом с владыкой Кириллом, я видел своими глазами нескольких сейчас уже прославленных святых. Один из них – это епископ Лука (Войно-Ясенецкий).
Дело было не в Ташкенте, а в Москве: на Предсоборном совещании по поводу предстоящего избрания Святейшего Патриарха (сначала было Предсоборное совещание, а потом уже Собор). И вот, на этом совещании к владыке Кириллу (Поспелову) вдруг подходит архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий). Оказывается, фактически он начинал свою деятельность профессором в Ташкенте, а потом уже стал священником и архиереем. И всю подноготную Ташкента он знал, конечно, великолепно. И зная все это, он коснулся тут одного «нарыва».
Советская власть в те времена, конечно, ни за что не позволяла, чтобы вообще без какого бы то ни было контроля с ее стороны оставался какой-либо храм. Методы и люди при этом были совершенно разными.
Например, в Пензе был у нас диакон (которого там посвятили) вообще чистый дурачок, да и внешне даже – некое посмешище, урод уродом. А потом оказалось, что он являлся осведомителем. В Ташкенте подобным осведомителем, уже всем известным, был некий протоиерей Брицкий, от которого страшно пострадал и сам владыка Лука (Войно-Ясенецкий). От него много страданий восприняли там и митрополит Арсений (Стадницкий), и митрополит Никандр (был еще такой там владыка, служил в одном маленьком храме).
Тут же, в Ташкенте, была на кладбище небольшая часовенка – выглядела она как небольшой храмик. Но алтаря в ней не было. И расположена была эта часовня очень выгодно: к ней вела широченная аллея, метров четыреста длиной, начинаясь прямо от ворот ограды.
Сама часовня имела паперть ступеней в 10–12. Но очень было удобно устроено: кафедра архиерейская – на улице, над ней был сделан навес, а вся служба проходила на паперти – это был как бы своеобразный амвон, собственно же внутренность часовни служила алтарем.
Но зато уж на Пасху вся площадь, все пространство вокруг превращалось в сплошные огни! Молящиеся стояли в Пасхальную ночь со свечами, так что повсюду было море огней!..
Владыка Кирилл узнал, что в этой-то часовне служит протоиерей Брицкий. Но пусть теперь он и знал, кем тот был на самом деле, сделать все равно ничего нельзя! Если даже что-то и попытаться сделать, тебя сразу же возьмут! И главное – никакого проку все равно от этого не будет…
И вот подходит к моему архиерею владыка Лука (Войно-Ясенецкий) и говорит ему: «Ваше Преосвященство, скажите вы мне, как вы можете служить святую Литургию, имея сослужащим протоиерея Брицкого? Вы осведомлены о том, кто он такой?!» Этот разговор происходил как раз при мне, так что я точно помню, как епископ Кирилл прямо так разворачивается и говорит: «Ваше Высокопреосвященство! Пожалуйста, я выполню все ваши рекомендации, только скажите мне: что я должен сделать?!» И владыка Лука просто как-то растерялся сразу…
К тому времени владыка Лука и сам очень много пострадал. Он страшно вообще страдал от светской власти, но эту встречу я вспоминаю особенно, потому что она была чрезвычайно достойной.
И когда мой владыка вот так ему ответил, тот на какое-то время задумался, а потом и говорит: «Ну вот что. Пойдем вместе к местоблюстителю и спросим у него совета!»
И они отправились вместе к местоблюстителю (тогда им был митрополит Алексий (Симанский)), тот их принял, все выслушал и показал им на шкаф. Несколько полок этого шкафа содержали в себе одни лишь только жалобы на протоиерея Брицкого. «Вот вам сплошные досье на него, – сказал митрополит Алексий, – но что я вам рекомендую сделать: подождем до избрания патриарха. Когда будет избран патриарх, я вместе с вами пойду к нему, и мы будем там думать вместе о том, что нам делать с Брицким!»
Дождались избрания, а избрали патриархом его же – митрополита Алексия (Симанского), и они вновь к нему отправились, уже как к патриарху.
Пришли к нему, напомнили, потом рассудили и решили: чтобы епископ Кирилл ехал на кафедру и ожидал от патриарха директив.
И мы действительно со временем получили от патриарха директиву, которая требовала убрать Брицкого… Правда, сразу же после этого владыку Кирилла перевели на другую кафедру, и владыка смог только лишить его настоятельства. После этого мы вскоре должны были уезжать в отпуск: перевели нас – и сразу в отпуск.
Обычно мы ездили в отпуск в Пензу напрямую, но тут отправились самым длинным путем: через Москву. Так произошло потому, что сначала владыка Кирилл должен был нанести визит патриарху, а лишь после этого ехать в Пензу.
И когда он явился к патриарху, тот объявил, что переводит его на Ивановскую кафедру, а чтобы в Ташкент (даже за своими вещами) он ни в коем случае не ездил! Я сам лично ездил туда за его вещами, а он больше там даже не показывался. По-видимому, его просто взяли бы там, да и все! И концов бы не нашли…