О своем воцерковлении и Промысле Божием, ищущем любую возможность, чтобы спасти каждого человека, рассказывает дочь обновленческого «митрополита» Александра Введенского Зинаида Александровна, которая и в свои 78 лет усердно служит требной сестрой, и через нее Господь обращает к вере Христовой многие души. Воспоминания Зинаиды Александровны записала корреспондент портала Православие.Ru Ольга Орлова:
Скажу сразу: всей той деятельности, которой печально известен мой отец, я не разделяю. Как и его взглядов. Многое из того, что он делал и заявлял, меня просто ужасает. Приду, помню, к гробнице Святейшего Тихона, встану на коленки: «Простишь ли Ты отца?..»
Как-то приехал в Донской монастырь владыка Василий (Родзянко). Весна. На нем белое облачение, и сам он весь убеленный сединой, величественный, красивый. Прихожу к нему в келью, а он мне вдруг встает навстречу! Я была так поражена. Так он еще и на колени встал, чтобы помолиться вместе со мной о моем родителе.
Говорят, нельзя уверовать, не увидев кого-то, подлинно живущего во Христе. Как и стать монахом до тех пор, пока не встретишь настоящего монаха. Господи, что это было, когда однажды в Донской монастырь приехал Сербский Патриарх Павел! Как мы на него все смотрели! Было ощущение, что это не первоиерарх, а простой монах на Литургии смиренно предстоит Богу.
Есть какая-то таинственная непрямолинейная связь между тем, как живут родители, и чем это потом аукается в жизни рожденных ими детей. Говорят, негативный опыт может и от противного воспитывать. Вот и тянешься к тому, чего тебе не доставало, — можно сказать, учишься на ошибках родителей. У меня, кстати, нет заведомо некритичного принятия всего, что может исходить от иерархических лиц. Одна из моих любимых книг — труд протоиерея Феодора Зисиса «Благое непослушание или худое послушание?».
Страшно остаться без Крещения
Как-то раз в Донском я прочитала объявление: «Приходите молиться о спасении России. Читать Акафист иконе Божией Матери “Державная”. В 13:30 каждое воскресенье. Метро “Кропоткинская”».
Прихожу туда, на место взорванного храма Христа Спасителя, там тогда еще бассейн «Москва» был... Прямо стоя на улице, мы и пели нараспев акафисты «Державной» иконе Божией Матери, а потом и Царю Николаю, которого я уже давно почитала. Жаль, что и мой отец оказался в его предателях. Но опять же — учусь от противного.
Сначала там собирались только миряне, потом стал приезжать отец Владимир Ригин, другие батюшки... После мы и крестными ходами ходили. Тогда такое время было, Господь щедро к Себе измученных людей призывал.
10 декабря этого года были похороны Ольги, моей сестры по отцу. Она была рождена в одном из браков отца, а я — внебрачная его дочь. Мы с Ольгой не общались, пока при смерти не оказался один наших братьев по отцу (но не по матерям), и я не вышла на нее, пытаясь ему хоть как-то помочь. Но потом оказалось, что помощь нужна и самой Ольге...
Сама я тогда уже была крещена в Православии. Дело в том, что, будучи рожденной перед самой войной в 1940-м году мамой-школьницей от женатого к тому же отца-«митрополита», я, когда мне был всего месяц, оказалась при смерти. Отец тогда, как рассказывали, «снял с себя крест» и сам меня крестил. Крестить-то может любой мирянин, но отец-«иерарх» был отлучен от Церкви... Так же он, сам будучи вне церковного общения, в младенчестве крестил и Ольгу.
— Страшно остаться без Крещения, — рассудил, выслушав некогда меня, духовник московского Данилова монастыря архимандрит Даниил (Воронин) и благословил меня креститься.
Эти слова я потом передала и Ольге, уговаривая ее принять Таинство Крещения.
Ольга тяжело уходила, от рака. За две недели до кончины причастилась.
«Мама, что же ты наделала?»
Я рассказала об этом отцу Тихону. Он сказал: маму надо исповедовать и причастить. Мы даже договорились, что я привезу ее в собор, а отец Тихон подойдет пораньше, перед литургией.
Приезжаем, помню, в то утро за мамой (у меня уже была своя семья, и я жила отдельно), а она:
— Ночью мне было плохо, — зарывается в кровати, — я не поеду.
— Мам, да ты что? Сейчас как на «Скорой помощи» домчимся и тебя под руки доведем...
— Нет-нет-нет.
Это было в пятницу, а на субботу и воскресенье мы уезжали с мужем и детьми на дачу.
— Мам, а вдруг ты умрешь? — вырвалось у меня.
— Нет, я не умру, — это самое страшное, чем льстят себе, часто и в онкодиспансере, люди.
Доезжаю до Донского, и мы передоговариваемся, что отец Тихон сам к маме в понедельник со Святыми Дарами приедет.
Но мама умерла.
Возвращаюсь к ней с дачи:
— Мама, что же ты наделала?..
Сообщаю отцу Тихону. Он обещает помолиться, вынуть частичку. Когда я доехала до Донского, отец Тихон тут же вручил мне Псалтирь молиться за мать. Читаю, помню, за упокой мамы, а сама думаю: «Все ли правильно я делаю?» Как вдруг она мне во сне сама является и говорит упавшим голосом:
— Спасибо за все, что ты для меня делаешь!
Это был, конечно, сон, но от него у меня не было смущения.
А Псалтирь эту до сих пор храню.
Но и по смерти мамы произошло нечто такое, что меня ужаснуло. Она лежала еще дома, и от зажженной свечи, стоявшей рядом с усопшей, у мамы загорелись волосы... Чтобы не поддаться помыслам суеверия, я опять пошла к отцу Тихону.
— Поезжайте в Лавру к старцам: отцу Кириллу, отцу Науму, — благословил он.
Тут же лечу туда, а старцы тогда в монастыре отсутствовали.
— А что делать?..
Вышел ко мне иеромонах и, как-то пытаясь меня утешить и объяснить произошедшее, сказал важные для меня слова:
— Такое поругание покойника иногда происходит. Когда, например, гроб могут нечаянно опрокинуть, и тело упадет. Это Бог попускает во искупление нераскаянного греха.
Мама познакомилась с отцом-митрополитом еще до своего совершеннолетия. Ее мать, моя бабушка, умерла от туберкулеза, когда маме было семь лет. Деда сослали на «Беломорканал». Оставшихся троих детей, в том числе и маму, отдали в семью тети. Я не знаю, каково ей было там. И вот встречает она человека, который начинает ей уделять внимание. Да еще это и «митрополит». Родные, которым приходилось даже на паперти побираться, оправдывали «иерарха», приводя доводы о «премудром Соломоне»... Даже родной отец, когда вернулся из лагеря, пошел было по-мужски разобраться с этим «святым отцом», а вернулся, как говорили старшие, «очарованным».
Рядом с мамой, сколько себя помню, не покидало ощущение сломанной жизни, каких-то разобщенных родственных связей, которые неожиданно множились и распадались. Я и сама росла неприкаянно. Мама потом вышла замуж, и у меня уже по ее линии появились братья.
Брат, с которым мама вплоть до своей смерти жила через стенку, намучился с тем самым обилием кошек, которых упоминает в своем рассказе «Дочь митрополита» (собственно обо мне) тогда еще архимандрит Тихон (Шевкунов) в своей книге «Несвятые святые». Я была рада, что он вывел меня под другим именем, хотя и не вдавался там в жутчайшие подробности.
Живых кошек, по крайней мере, из тех, что не разбежались и попались мне на глаза, я насчитала 16. Но сколько же там было мертвых! Я, наверное, мешков 50 мусора вынесла, когда начала убираться, — до этого мама, пока жива была, запрещала в ее комнате наводить порядок. Это были высохшие мумии, они разваливались в руках, а внутри...
Слава Богу, мы в Православии
Слава Богу, и я, и мои дочери, и внуки — все мы в Православной Церкви. Известно, что отец Николай Гурьянов часто повторял людям: «Какие вы счастливые, что вы в истине! Какие вы счастливые, что вы с Господом!» Но как же в нашей стране много людей вне этой спасительной ограды...
Как-то моя приятельница вдруг говорит мне:
— Надо помочь людям в обретении веры. Надо ехать со мной в больницу уже завтра утром.
А мне так не хотелось никуда ехать... Дело было Великим постом. Холодно. Мы тогда еще и постились по-неофитски, что называется, по полной программе.
Преодолев себя, я впервые оказалась в больнице как требная сестра. Пошли в отделение к спинальникам. Я отвезла тогда на Причастие девушку-колясочницу возраста примерно моих студентов и впервые сама явственно ощутила, что такое Благодать. Вот тебя сейчас толкнут, бросят, причинят тебе какую-нибудь боль — а у тебя эта тихая, ни с чем не сравнимая радость все равно останется. Это как броня какая-то.
С тех пор я уже чуть что — сразу же на послушание в больницу бежала. В субботу, в воскресенье — тем более: где бы я ни находилась, срывалась и ехала туда.
Как Евангелие может помочь людям
Помню, у нас в Донском монастыре был колясочник Дима, удивительно обаятельный. Сам водил машину, и вот мы с ним поехали как-то в Толгский монастырь под Ярославлем. Он с собой взял ещё и свою двоюродную сестру Надю. Приезжаем, нас всех в одной комнате разместили. Только вещи пораскладывали — и уже надо бежать на послушания (на Толге с этим строго!). А Надя слегла и не встает.
— Мне, — говорит, — плохо.
Когда мы с ней остались в комнате одни, она мне вдруг призналась, что наркоманит! И пояснила, что не смогла раздобыть наркотики перед поездкой, и вот у нее ломка...
— Сейчас просто ужасное физическое состояние, но потом будет еще хуже: когда физические страдания закончатся и наступят такие тоска и уныние, что хоть вешайся!..
Я так и рот разинула: никогда еще с наркоманами не встречалась. Вдруг вспомнила, как читала об одном офицере-пьянице, которому однажды один монах дал Евангелие и сказал:
— Как захочешь выпить, положи руку на Евангелие.
Тот и брать не хочет:
— Я церковнославянского не знаю, — отнекивается.
— Возьми-возьми.
Пришлось ему взять. А как только в очередной раз собрался на побывку, чтобы выпить, то внезапно ему среди вещей попадается это Евангелие... Он раскрыл его, стал читать... И так время, когда выпускают на побывку, и закончилось... И это повторялось еще не одиножды. Так он, прибегая к Евангелию, и перестал выпивать.
— Надя, хочешь, я тебе Евангелие достану? — напрямую уже проговариваю я то, к чему веду.
— Да, хочу, — отвечает она, задумавшись.
Я побежала к благочинной матери Николае, откровенно все рассказала...
— Ей надо уезжать, — сразу же отреагировала мать Николая. — Матушка таких не держит.
Я — назад к Наде. Что делать? Но в чужой монастырь со своим уставом не ходят.
— Надя, может, тебе лучше уехать?..
— Нет, я не уеду, — твердо так отвечает.
Тогда я не смогла раздобыть Евангелие, и меня уже торопили идти на послушание. Начинаю молиться: «Господи, управи!» И что же? Гладила я там на послушании, гладила, прихожу, освободившись, на службу, а там в храме Надя стоит!
— Надя, как ты сюда попала?
— Вы ушли, а я, превозмогая ломку, встала, собралась и пошла к батюшке...
Он поговорил с ней и, ничего даже не зная о нашем предыдущем разговоре, внезапно подарил ей Евангелие! Она была потрясена. Вернулась в комнату, раскрыла и вдруг слышит: колокол звонит. Встает и как ни в чем не бывало идет в храм. Это было просто чудо! А рассказывает она мне все это урывками и сама то войдет в храм, то выйдет из него. И тут вдруг на меня напала какая-то удушливая волна...
Отползаю в галерею, что вокруг храмового пространства в Введенском соборе, падаю на лавочку. Состояние такое, что как будто вот-вот вырвет... Там, по крайней мере, никого нету... Но внезапно понимаю, что молиться-то я не могу! Будто сковывает меня что-то. Просто с каким-то страшным усилием стала я вытягивать из себя слово за слово «Отче наш». Тяну и — всё! И тут как гора с плеч: молитва пошла! Только вдруг с левой стороны меня под ребро кто-то ка-а-ак саданет со страшной силищей! Я поворачиваюсь, смотрю: а там нет никого, стена...
Надя воцерковилась, смогла преодолеть наркотическую зависимость. Правда, у нее потом еще были срывы, когда она пить начинала. Но человек уже развернулся, стал бороться за свою жизнь.
http://www.pravoslavie.ru/117954.html