В Псково-Печерском монастыре

Праздник Успения Пресвятой Богородицы… Престольный праздник Псково-Печерского монастыря. Тысячи паломников тянутся сюда из разных уголков России. Сотни разноцветных платков, тысячи зажженных свечей…

Народу так много, что нам приходится теснее прижиматься друг к другу. Краснощекая полноватая дама в красном платке в крупный белый горох недовольно ворчит на стоящую рядом с ней старушку в черном: «Ну, это надо! Что за люди?! Как можно так чеснока наесться!!! Дышать невозможно!»

Та со смирением опускает глаза и немного нервно осеняет себя крестным знамением.

Господи, мы все такие разные, каждый – со своими несовершенствами

Господи, мы все такие разные, каждый – со своими несовершенствами, со своими помыслами, со своими, не всегда угодными Тебе желаниями…

Кто-то попал сюда впервые, да и к таинствам приступает редко, а у кого-то за плечами – многолетний опыт духовной жизни, ежедневные молитвы… Кто-то врач, кто-то регент, кто-то слесарь, а кто-то – генерал в отставке, у кого-то уже три мужа было, а кто-то приехал хоть одного вымолить… Все это здесь стирается, растворяется и становится ненужным. Мы все здесь равны.

Только одно объединяет нас – вера и возможность быть сейчас здесь, на празднике у Божией Матери

И лишь только одно объединяет всех нас – вера и возможность быть сейчас здесь, в Псково-Печерском монастыре, на празднике у Божией Матери. И пусть и не доросла еще эта вера до горчичного зернышка, но все-таки она есть, ведь Промысл Божий привел нас сюда в такой день, в такой праздник! Господи, вера же вместо дел да вменится нам.

А так хочется счастья!

«Не вернусь домой больше, ни за что не вернусь! Здесь останусь!» – в голос рыдает молодая девушка.

– Миленькая моя, ты что же так ревешь-то, поди, умер кто? – обращается к ней женщина с красивым бронзовым загаром, оттенённым белоснежным платком.

– Нет… Не умер… – растерянно отвечает она, слезы мгновенно высыхают, видно, фраза о смерти немного привела ее в чувство. – Да мне это… Муж позвонил, да обругал так, за то, что я ему не сказала, а сюда уехала… Домой приеду, точно мне покоя не даст… Да знали бы вы, как я от него уже устала… У других мир да любовь, а у нас только брань… А так хочется счастья, чтобы любовь настоящая, на всю жизнь.

– Счастья?.. Ишь ты, счастья она захотела… Молодая ты еще... Счастье-то оно, когда Господь вот здесь, в сердце… А мужики – разве ж это счастье?

А мужа-то ты потерпи, потерпи… Не смей разводиться-то. Ты ж меня послушай, глупую грешную бабу…

• меня такой муж был… О… Тебе и не снилось. И руку поднимал, и бранил так, что у соседей уши вяли. Я ж и не вытерпела… Молодая была, вот прямо как ты. Счастья хотела. Ушла к другому. А как же я сейчас жалею…

Вот думала – счастье, любовь… А счастье-то не сложилось, а любви-то и не было. Только грех один остался на всю жизнь. И сколько ж я за этот грех скорбей понесла… Ох… И вот только напоследок Господь счастье-то стал давать. В Дивеево была недавно, и сюда вот Божия Матерь, грешницу, меня пустила… А ты, девка, знаешь, что? Вместо того чтобы реветь-то, ты иди дорожку цветами украшать. Божией Матери-то послужи и помолись, глядишь, и управит Она. И терпи, терпи… Поняла?

Девушка в ответ кивает головой и крестится, видно, что слова незнакомой паломницы вошли прямо в душу.

Я должна Ее увидеть

«Хватит болтать, уже икону вынесли, и хор начал петь! Вы что сюда приехали – молиться или разговоры говорить?» – шикают в толпе.

«Нет, ну что за народный хор?! Вы слышите, как они поют?» – обращается ко мне стоящая рядом блондинка бальзаковского возраста, с игривыми локонами, выбивающимися из-под цветастой шали.

Я в ответ просто молчу и улыбаюсь ей.

«А я ведь, между прочим, регент!» – добавляет она, но обращаясь уже в другую сторону, к мужчине в стильном костюме.

«Люди добрые, пропустите… Прошу, пожалуйста, дайте дорогу, люди добрые… Я должна Ее увидеть…» – слышится издалека слабый старушечий голос.

Я невольно оборачиваюсь и вглядываюсь в разноцветную массу верующих. Маленькая, сухонькая, морщинистая старушка пытается пробиться сквозь тысячи людей, просовывая между ними хрупкие руки-веточки в рукавах видавшего виды потертого плаща.

– Бабуль, да я что сделать могу?! Все вперед хотят! Стой, где стоишь, пока вообще не раздавили!

– Но я должна… Мне очень нужно, хоть бы глазком мне посмотреть на Нее… Только бы увидеть, пропусти, сынок, а?

– Да на кого смотреть тебе? Стой и молись себе на месте.

– Да на Нее… На Матерь Божию, на икону Ее Успения… – хлюпает бабулька.

– Да что на Нее смотреть! Молись, бабка, Она и так тебя видит! – широкоплечий высокий мужчина преграждает ей дальнейший путь.

Она замирает, и только тихие беззвучные слезы покрывают испещренное морщинами усталое доброе лицо.

Откуда сюда занесло эту бабушку? Какой путь проделала она к этому монастырю?

Откуда сюда занесло эту бабушку? Какой путь проделала она к этому монастырю, какая беда, а может, радость привела ее на этот праздник?

Я вдруг вспоминаю евангельскую женщину, страдавшую кровотечением. Ибо она говорила сама в себе: если только прикоснусь к одежде Его, выздоровею (Мф. 9, 21).

Возможно, ее также теснила толпа, окружающая Спасителя, а она, в слезах, изнывая от мучившего ее недуга, прорывалась все дальше и дальше вперед, шепча: «Только бы прикоснуться к одежде Его…».

Я ныряю в толпу и, крепко сжав руку маленькой старушки, начинаю выталкивать ее в первый ряд. И каким-то чудом мне это удается. Мой семилетний ребенок как раз стоит в первом ряду, и я быстро меняю их местами.

– Вон Она, – шепчу я ей, указывая на Икону Божией Матери «Успение».

Она с благоговением крестится, вытирая уголком платка нескончаемые ручейки слезинок, а затем, прижавшись к моему плечу, покрывает влажными поцелуями мою руку. Я в смущении отстраняюсь и тоже почему-то начинаю плакать.

Наше умиление сердец прерывает звонок мобильного телефона. Все еще смахивая слезы и крестясь, моя бабушка достаёт из холщовой авоськи дешевенький мобильник. На экране надпись: Дед.

– Дед, слава Богу! Я Ее видела! – кричит она в трубку.

«Как вам не стыдно! Прорвались вперед, так стойте и молитесь!» – начинают возмущаться в толпе.

«За разговоры во время богослужения посылаются скорби!» – немедленно подмечает кто-то.

И мы все затихаем, вслушиваясь в слова молитвы.

Строгий, но добрый отец Филарет

Лица монахов – строгие, но при этом какие-то родные и близкие, как будто каждого из них ты знаешь очень давно.

– Освободите проход… Шаг назад. Всем уйти из первого ряда! – раздался прямо перед нами устрашающий командный голос архимандрита Филарета. А ведь когда-то, не так уж и давно, этот же самый глас разгонял толпу бомбардирующих вопросами легендарного старца Иоанна (Крестьянкина).

– Филаретушка, – ласково говорит мой сын, глядя, как обходит батюшка длинные ряды паломников. Его детское сердечко воспылало к отцу Филарету какой-то удивительно трогательной любовью с первой нашей поездки в Печоры.

На праздник Успения отец Филарет особенно строгий. Он распределяет потоки верующих, чтобы никто не толпился и всем было комфортно.

Стоит только ему взглянуть своим грозным орлиным взором, как все в смирении расступаются. И никто не обижается, лишь только слышится:

– Дай Бог здоровья батюшке! Что бы мы без него делали!

– А знали бы вы, какая у него была мама! – в восхищении говорит стоящая недалеко от меня аккуратно одетая бабушка с ангельским лицом в обрамлении белоснежных волос. – Святая женщина!

– А вы ее лично знали? – интересуюсь я.

– Знала… Она рядом с монастырем жила, и всегда дом ее был открыт для паломников. Бог сподобил нас у нее остановиться. Принимала она всех абсолютно бесплатно, да еще и кормила… Ой, да так вкусно кормила… Вроде суп, посмотришь, постный, вода да геркулес, а вкус такой, что вкуснее супа я никогда и не вкушала… Все мы у нее спрашивали: Раиса, как же так вкусно-то выходит, открой секрет? А она молчит. Строгая тоже была, но добрая очень. Платки вязала на продажу, а деньги все в монастырь сносила… Вот какая женщина… Царствия ей Небесного!

– Мама, смотри, отец Филарет мне подарок подарил! – радостно щебечет мой сын, дергая меня за рукав. В его руках красивая коробочка, обвязанная алой лентой, верх коробочки прозрачный, через него на нас смотрит пряничный ангел с бело-золотыми крыльями.

Дома

Вот мы и дома. Как сон, стирается из памяти грозный голос отца Филарета, стихают так запавшие в душу перезвоны Псково-Печерских колоколов, не сразу, но постепенно, за чередою праздных разговоров, забывается и само ощущение непередаваемой близости с Богом, которое так особенно возникает у меня именно там.

Мы долго не решались есть этого ангелочка, память о Псково-Печерском монастыре, благословение строгого и доброго отца Филарета. Но мой сын вздохнул и принял решение:

– Мама, это же все-таки просто пряник, надо съесть, пока не испортился!

Он стрепетом развернул коробочку и потащил ангелочка в свою комнату.

– Дорогой отец Филарет! – услышала я оттуда. – Большое спасибо вам за этот подарок, я очень вас люблю, но пряник мне очень хочется съесть.

Я подошла к сыну и обняла его: «Можно и мне кусочек?»

Пряник оказался неожиданно мягким, свежим и каким-то особенно вкусным, каждый кусочек таял во рту, оставляя послевкусие радости и праздника. И вот снова всплыли в памяти уснувшие воспоминания теплого прикосновения благословляющей руки отца Филарета, звуки колоколов, запах свежей травы, перекликающийся с ароматами цветов с той самой дорожки, на которой поработала девушка, мечтающая о счастливом браке, и по которой с молитвой и благоговением пронесли икону «Успение», ту самую, которую обязательно должна была увидеть старушка с заплаканными добрыми глазами.