Мне хочется открыть одну из малоизвестных страниц книги монаршего рода Романовых и напомнить о последней из законнорожденных потомков императорской семьи по мужской линии, которая провела в СССР и России, по сути в стане классового врага, всю свою жизнь.

 

Я познакомилась с Талей – так сразу, когда договаривались по телефону о встрече, она попросила себя называть – летом 1996 года. Она тотчас же назначила встречу у себя дома в районе станции метро «Молодежная» и ждала меня у подъезда: сидела на лавочке в окружении пары дворняг, которых, как рассказала, подкармливает и любит до безумия. Псы игриво вертелись вокруг, лизали руки и всё норовили дотянуться до лица.

 

– Они мои лучшие друзья, – сказала Таля, подставляя щеку собачьим «поцелуям». – Они вернее, чем люди.

Когда собрались подняться в квартиру, я удивилась, так как, взяв костыли, Таля предложила:

– Давайте пешком пройдемся. Для зарядки. Я так люблю, – и, легко маневрируя костылями, пошагала по ступенькам на седьмой этаж к своей однушке. Кстати, входную дверь она редко запирала на замок – если только уходила или уезжала куда-то.

 

– А кого мне бояться-то? – рассуждала Таля. – Иной и пять замков на дверь поставит, а его всё одно обворуют. У меня красть нечего. Или убьют меня? Не боюсь. Жизнь моя рука об руку с Господом идет, я на Него во всём полагаюсь.

 

Она категорически не позволяла называть себя по имени-отчеству, потому что, рожденная княжной Натальей Александровной Искандер, большую часть жизни прожила Натальей Николаевной Андросовой – с отчеством и фамилией отчима. А после официального признания Натальи наследницей рода Романовыхфамилия ее стала Искандер-Романовская.   

Еще в сталинские времена, насколько это было возможно, Таля по крупицам собирала сведения о своих предках, связывала оборванные нити судеб.

“Быть внучкой великого князя и праправнучкой Николая I – это же смертный приговор. Но семейные фотографии Романовых всегда стояли у нас в доме”

– Быть внучкой великого князя и праправнучкойНиколая I – это же смертный приговор, – рассказывала она. – Моя мама была очень осторожным человеком, жизнь ее к этому приучила, и она никогда даже полусловом не намекала на родство с царем. Но некоторые семейные фотографии Романовых всегда стояли у нас в доме, их никогда не прятали. Я их рассматривала, знала, что это родственники, но не более. А повзрослев, узнала, кем являются мои предки.

 

    

 

В первую же нашу встречу Таля вкратце рассказала историю своей ветви рода. Итак, у одного из сыновей императора Николая I – великого князя Константина Николаевича (родного брата императора Александра II) – росли дети: великие князья Николай, Константин и дочь Ольга (ставшая впоследствии королевой Греции). Старший сын Николай (дед Тали) славился отчаянным бесстрашием на грани безрассудства. В 1873 году в составе русского экспедиционного корпуса под командованием генерала Скобелева Николай в чине полковника участвовал в походе на Хиву и за личное мужество получил орден святого Владимира 3-й степени. Очарованный Средней Азией, он увлекся ориенталистикой, участвовал в работе Русского географического общества и настоял на создании Амударьинской экспедиции для изучения только что присоединенных к России земель. А ещё Николай без оглядки ввязывался в сомнительные романы. То, что связь с американкой Фанни Лир, длившаяся несколько лет, стоила ему ссоры с родителями – еще «цветочки». Говорят, ради нее Николай выкрал и продал фамильные ценности. А когда из оклада иконы, подаренной великой княгине Александре Иосифовне императором Николаем I в день ее свадьбы, пропали бриллианты, виновным публично объявили именно его, великого князя Николая. Неопровержимых доказательств этому поступку не было, но во избежание громкого скандала Александр II спешно объявил племянника сумасшедшим и в 1874 году отослал в Оренбург.      

 

Свой авантюризм и склонность к безрассудным поступкам Николай Константинович в очередной раз подтвердил тем, что зимой 1878 года тайно венчался с дочерью оренбургского полицмейстера Надеждой Александровной Дрейер. Этот морганатический брак стоил ему потери великокняжеского титула и прав на наследство для всех потомков. Николая осудили почти все Романовы. Лишь родной брат великий князь Константин Константинович (знаменитый поэт К.Р.) не поддержал настрой императорского дома: «Скоро ли кончится мучительное положение, из которого бедному Николе не дают никакого выхода? Самого кроткого человека можно было таким образом из терпения вывести, у Николы есть еще довольно силы выносить свое заключение и нравственную тюрьму», – писал он в то время. Не без участия Константина Константиновича только что взошедший на трон император Александр III разрешил узаконить этот морганатический брак, но отправил Николая с женой на поселение в недавно завоеванный Ташкент, одну из самых отдаленных точек Российской империи.   

 

 

    

 

«Ташкентский князь» Николай Константинович жил сначала под именем полковника Волынского, занимался строительством ирригационных сооружений в Голодной степи, за что благодарные местные жители прозвали его Искандером – что значит Великий. Это прозвище, ставшее фамилией, унаследовали сыновья Николая Константиновича – Артемий и Александр (отец Тали).

 

    

 

В 1900 году, когда российский престол занимал уже Николай II, по ходатайству королевы Греции Ольги (родной сестры Николая Константиновича) Артемию и Александру Искандерам разрешили учиться в Петербурге. Окончив кадетский корпус, Александр поступил на службу в столице и женился на польке Ольге Роговской. Вскоре у них родились дети: в 1915 году – Кирилл, а в феврале 1917-го – Наталья. Таля, Талечка – как ее стали называть в семье. Когда забурлили революционные событии, семья переехала подальше – в Ташкент, во дворец деда. Князь Николай Константинович успел стать для Тали крестным отцом. А в 1918-м его расстреляли.

 

    

 

“Было что-то внутри, что заставляло всегда «держать спину». И я держала. И не сгибалась ни при каких обстоятельствах”

– Свои корни я чувствовала всегда, – рассказывала Таля. – Это можно, наверное, назвать «голосом крови». И не то чтобы я задирала перед кем-то нос, но было что-то внутри, что заставляло всегда «держать спину». И я держала. И не сгибалась ни при каких обстоятельствах. Сейчас понимаю, что не всегда это было мне на пользу, может быть, следовало где-то слукавить, «подмазаться», пустить слезу. Я же всегда высоко поднимала голову и улыбалась, даже если впору было взвыть от боли. Я читала, как издевались большевики над семьей Николая II в Ипатьевском доме и думала: «Господи, откуда же такая великая сила духа у совсем юных девочек, великих княжон, которым приходилось и за ранеными ухаживать, и во дворе работать?» Не роптали они и не жаловались.

 

С началом Первой мировой войны отец Тали ушел на фронт «за веру, царя и Отечество», а когда разгорелась гражданская – сражался в Крыму в армии Врангеля, с остатками которой в 1919-м перебрался во Францию. Как большинство русских эмигрантов в Париже, он работал кем придется: шофером, ночным сторожем, поваром. О судьбе жены и детей, оставшихся в России, он до конца своих дней ничего не знал.

 

– Я помню, как отец держал меня на руках, и это было такое счастье. Необыкновенное! – вспоминала Таля. – Когда я бываю в церкви, иногда во время службы что-то подобное происходит – будто растворяюсь в каком-то счастье, оно обнимает меня, как руки отца, и становится так спокойно на душе. Нить между мной и отцом никогда не прерывалась, я всегда чувствовала, что он где-то молится за меня, помогает мне в самых безнадежных моментах жизни.

В начале 1920-х мать Тали вышла замуж за Николая Андросова. Он спас Талю и Кирилла, дав им свое отчество и фамилию. В 1922 году семья перебралась из Ташкента в Москву, в коммуналку на Плющихе. До четвертого класса Таля училась частным образом у двух сестер-дворянок, в расписании ее уроков были этикет и иностранные языки. Относительно благополучная жизнь продлилась недолго: сосед-большевик донес о неблагонадежных жильцах на Лубянку. И Андросовым спешно пришлось перебраться в подвал на Арбате, где Таля жила до 1970 года.

 

– Мною периодически интересовались люди из КГБ, не раз возили на Лубянку, предлагали сотрудничество, но я твердо им сказала, что доносить не умею и учиться этому не собираюсь, – вспоминала она.

 

Окончив семь классов и поняв, что путь в техникум или институт для нее закрыт, перебивалась случайными заработками: где чертежницей, где машинисткой. Но настоящей отдушиной для ее стремительной натуры стали занятия в физкультурном клубе «Динамо».

“Я всегда была рисковым человеком, любила скорость… Бесстрашный характер достался мне в наследство от отца”

– Я всегда была рисковым человеком, любила скорость, обожала галопом скакать на лошадях, занималась в мотоциклетном клубе, испытывала новые мотоциклы, – вспоминала она. – Бесстрашный характер достался мне в наследство от отца. Как член клуба, я однажды участвовала в спортивном параде на Красной площади, изображала статую дискобола: застыв на высоченной платформе, проплыла перед трибуной мавзолея, на которой стоял Сталин. Что я при этом чувствовала? Уж точно не гордость. Думала: все мы под Господом ходим – вожди, князья, рабочие, и как у кого судьба сложится – неизвестно. Сегодня государя свергли, а завтра, может, коммунистов. Без всякого злорадства я это думала.

 

В 1939 году Таля начала работать в аттракционе «Мотогонки по вертикальной стене» в парке Горького, гастролировала по стране с цирком – в кочевой жизни было спасение от НКВД. В 1941-м шоферила – сначала на «Линкольне» возила какого-то чиновника, и когда он эвакуировался, пересела за руль полуторки: днем возила хлеб на передовую, ночью – снег из Александровского сада для строительства оборонительных заграждений на подступах к Москве, а в «свободное время» тушила «зажигалки» на арбатских крышах. После войны вернулась в свой аттракцион.

 

– Опять гоняла по стене, – вспоминала Таля, – не раз падала, разбивалась так, что врачи прочили мне костыли на всю оставшуюся жизнь, а я снова садилась на мотоцикл. Никогда я не позволяла себе плакать и жаловаться. Тогда, в 1940-е годы, я потеряла колено: с высоты вместе с мотоциклом рухнула вниз. Смотрю, а из коленки кости торчат. «Ну что, – говорю, – везите меня в больницу». Но через год я снова гоняла по стенке. До 1967-го.

 

Красавица-мотогонщица вдохновляла поэтов и писателей, многие из них посвящали ей свои произведения: Андрей Вознесенский, Юрий Казаков, Юрий Нагибин, Александр Галич. В 1950-х Таля вышла замуж за кинорежиссера Николая Владимировича Досталя, у которого недавно умерла жена и на руках остались сыновья Владимир и Николай. Но семейное счастье оказалось недолгим: в апреле 1959-го муж погиб на съемках фильма «Всё начинается с дороги». Больше Таля замуж не выходила, воспитывала пасынков, которые впоследствии, как и их отец, стали режиссерами.

 

В период «оттепели» про отважную мотогонщицу писали в советских газетах, и, возможно, благодаря этому обстоятельству о Тале узнала вдова ее отца, живущая в Париже.

– Она написала письмо, которое мне передали в Москве через знакомых, – вспоминала Таля. – Так я узнала, что отец мой умер в 1957 году и похоронен на кладбище в Ницце. Некоторое время мы переписывались с ней, очень доброй русской женщиной, и однажды она прислала несколько отцовских рассказов. Я их читала и будто бы с ним, живым, разговаривала. Чувствую, что мы едины не только по крови, но и по духу. Возможно, мы были бы очень с ним дружны.

Свою давнюю публикацию о Тале я закончила вопросом:

– О чем мечтаете?

“О чем мечтаю? Побывать на могиле отца. Об отце душа болит”

– Побывать на могиле отца, – просто ответила она. – Я не прошу Господа ни о здоровье: сколько его у меня есть, столько и хватит; ни о большой квартире: я и по этой-то на костылях еле хожу, зачем мне хоромы… А вот об отце душа болит.

Это был «бумеранг», запущенный в мир, и вернулся он, как положено оружию индейцев-охотников, с добычей. Но не моя в том заслуга. Господь управил так, что некий бизнесмен позвонил в редакцию и сообщил, что готов профинансировать поездку Тали и одного сопровождающего во Францию на неделю. Услышав это, у меня на глазах выступили слезы умиления и радости. А она, когда я приехала, чтобы рассказать новость, даже глазом не моргнула, ни малейшей взволнованности не проявила, лишь перекрестилась.

– Ну что, поедем! – сразу решила она.

– Талечка, простите, но вы уверены, что здоровье не подведет? – резонно усомнилась я. Напомню: ей было 80 лет.

– Господь не подведет! Я имею к Нему великое доверие, – она просветлела лицом.

И в полной мере отдав себя на попечение Господне, отправилась в это недельное путешествие. Нет, не недельное, правильнее сказать, что это было путешествие длиною во всю ее жизнь.

 

    

 

Таля не делилась со мной волнением, свойственным в такие минуты, и не раскрывала гамму чувств, которые переживала, когда присела на лавочку возле отцовской могилы. Я видела ее лицо в тот момент – необыкновенно светлое, умиротворенное. И ни слезинки. Она аккуратно завернула в платочек горсть земли с отцовской могилы и с сознанием выполненного долга вернулась домой.

– Ну вот, я выполнила всё, – сказала тогда она, подразумевая, что больше на этом свете ей делать нечего.

 

Тали не стало в июле 1999 года. В то лето я ждала ребенка и, честно сказать, ушла от общения. Виню себя, что в последние месяцы жизни недодала ей внимания. Ведь что проще: позвонить, спросить как дела, поддержать словом… Она была очень одинокой и очень нуждалась в участии. И не раз обманувшись в людях, она признавалась в любви к собакам. Я каюсь. И пятнадцатый год, подавая в церкви записочки «Об упокоении», вывожу печатными буквами: «Наталии». А мысленно вторю: «Талечки».