«Не приходится ожидать, что в Церкви на земле все будут праведными. Не оправдываться надо, а каяться, если есть в чем, но перед Богом, а не перед чатом». Как критиковать недостатки церковной жизни, почему процент церковных людей не меняется: о преодолении проблем современной Церкви размышляет протоиерей Константин Островский.

– Сегодня можно услышать, что в 90-е –2000-е годы, когда возрождалась церковная жизнь, на самом деле многое упустили, и главное внимание уделялось восстановлению храмов, а не воспитанию душ христиан. Вы согласны с ним?

– Не очень-то. Церковь как Тело Христово – это пребывание Царства Божьего на земле. Если говорить о Церкви как о народе Божием, то народ этот состоит из конкретных людей с их достоинствами и недостатками, силами и немощами, людей, вышедших в конце восьмидесятых годов из коммунистических времен (сейчас-то уже новое поколение выросло).

Что-то мы делали хорошо и успешно, что-то неудачно. Такой установки, чтобы заниматься стройкой в ущерб воспитанию душ христиан, не было. Была, насколько я могу судить, установка: делайте, что можете. И не так уж мало сделали, ну что могли…

И еще о строительстве душ. Это дело Божие, людей призывает в Церковь сам Бог. Так было и до революции, и в советское время, так происходит и сегодня. Всегда были святые и духовно настроенные люди, были и немощные, и будут. Поэтому получалось по-всякому.

 

И еще. Внешние дела сами по себе не препятствуют внутренней жизни. Пусть никто себя не оправдывает. Святитель Филарет Московский управлял огромной епархией, решая ежедневно множество практических вопросов, и оставался человеком высокой духовности. А преподобные настоятели монастырей – с утра до вечера в хозяйственных хлопотах и одновременно с молитвой в сердце.

На своем опыте могу вполне ответственно сказать, что мне пребывать в молитвенном единении с Богом мешают отнюдь не должности настоятеля, благочинного, председателя епархиального отдела и директора благотворительного фонда, а мои же собственные страсти, с которыми, окажись я в затворе, бороться было бы не легче.

Поэтому я не согласен, когда о наших священниках с как бы жалостью говорят, что они, дескать, вынуждены были вкалывать как прорабы, а не заниматься катехизацией и миссией. Одно другому совсем не мешает, лень и самооправдание нам мешают.

– Говорят, в то время был кредит доверия к Церкви, священников чуть ли не на руках носили. А сейчас Церковь пользуется доверием людей?

– У кого пользуется, у кого не пользуется. Что касается доброжелательства к Церкви в постперестроечные годы, в конце 80-х и в начале 90-х, то оно понятно. Еще недавно Церковь стояла в ряду гонимых и обижаемых властью. (Впрочем, и тогда на нее было много клеветы. Помню, как, еще будучи алтарником, в начале 80-х годов, встретил в метро бывшего одноклассника, ученого-математика, и он очень скептически посмотрел на то, что я алтарничаю, прямо назвав Церковь насквозь коммунистической.) Но все-таки были живы те люди, которые помнили про гонения на Церковь, сами прошли через гонения, и потому бывало и уважение, и почитание.

Потом все успокоилось, гонения остались в прошлом, зато стали широко ходить слухи о недостатках священнослужителей, это стало смущать людей.

Но недостатков у священнослужителей совсем не больше, чем вообще у людей. Неправда, что большинство батюшек и владык – какие-то особые грешники. Спрос с нас гораздо строже, и внимание к нам гораздо пристальнее, чем к простым людям. Как на войне снайперы стараются стрелять не по рядовым, а по офицерам, так и бесы особенно стараются соблазнять духовенство. И настроенные против Церкви люди особенно стараются использовать огрехи священнослужителей, чтобы, обращая на них внимание немощных в вере, сманивать их со спасительного корабля Церкви Божией.

Кроме того, все знают, что новостные разделы СМИ ищут острую информацию. У них и выхода иного нет, ведь, даже если нет злого умысла, действуют законы рынка.

 

Поэтому отношение к Церкви у многих людей испортилось. И, к сожалению, не только к церкви как общественному институту, но и Церкви как Богочеловеческому организму.

Люди внецерковные обычно ничего о Церкви, как о Теле Христовом, не знают. Они не знают, что грехи церковных людей – это не грехи Церкви, а грехи против Церкви. Согрешая, мы нарушаем свою связь с Церковью и можем совсем отпасть от нее, но сама Церковь остается непорочной, потому что ее святость – это не наша святость, а святость Христа.

Но сказанное не отменяет нашей вины, вины церковных людей, священнослужителей, в первую очередь, если мы своими поступками соблазняем немощных в вере, так что они, разочаровываясь в духовенстве, разочаровываются и в Боге. Соблазнившихся жаль, но спасение все равно именно в Церкви, в этом таинственном Богочеловеческом единстве. Насколько возможно, надо говорить, проповедовать, что суть Церкви никогда никуда не девается, независимо от того, как кто-то себя ведет.

 

Спасение души возможно в любых условиях. Даже в концлагерях – и в гитлеровских, и в сталинских – люди шли духовным путем и достигали вершин святости. Безобразия не препятствовали спасению. Это не оправдывает злодеев, и, по слову Христа, горе тому, через кого приходят соблазны (см. Лк. 7:1), но по Его же слову, без соблазнов не бывает. И если встретился плохой батюшка, это не значит, что надо бежать из Церкви.

– Внешние люди могут, сделав первые шаги, убежать: им кажется, что в Церкви все должны быть совершенные, а они, мягко говоря, столкнулись с несовершенством конкретных людей…

– Конечно, это соблазняет. Что поделаешь? Но обратите внимание на странный вроде бы факт: ведь среди первых апостолов, среди двенадцати, было, простите за подсчет, 16% предателей. Это Иуда и Петр. Причем один из них покаялся – Петр, а Иуда не покаялся.

Обратите внимание, что Иуду, когда тот уже внутренне подготовился к предательству, Христос не лишил апостольского сана. Он не был изгнан Христом. Этот факт не оправдывает ни Иуду, ни тех, кто сейчас себя недостойно ведет и этим соблазняет людей. Но против этого ничего нельзя поделать, таков промысл Божий. Судить же о Церкви нужно, глядя на Христа, а не на Иуду.

Читали воспоминания Веры Верховцевой – духовной дочери праведного Иоанна Кронштадтского? Сначала это была такая загулявшая светская дама, потом ее повлекло к покаянию. Она решила обязательно поехать к тому батюшке, которого она знала в юности. Нашла этого батюшку, договорилась с ним о встрече, пришла к нему домой, глубоко исповедала всю жизнь, пролила слезы искренние. И вдруг видит, что батюшка совершенно пьян. Вот такой был удар.

Что же? В конце концов, она оказалась у отца Иоанна Кронштадтского и стала настоящей христианкой, духовной дочерью святого. То есть человек, который ищет Бога, к Богу придет. Кстати, Верховцева потом и пьющего батюшку привезла к Иоанну Кронштадтскому, они отслужили вместе Литургию, и тот священник совершенно исправился.

– Нужно ли обсуждать недостойное поведение священников?

– Нужно. Но при этом неплохо каждый раз поразмыслить: с кем обсуждать и зачем обсуждать? Мне как благочинному за многие годы службы в этой должности приходилось несколько раз поднимать перед священноначалием вопросы о недостойных поступках батюшек. Бывали и суровые решения, но даже при самых строгих канонических прещениях мы старались щадить человека, оставлять ему возможность для исправления. И, кстати, некоторые из наказанных исправились и сейчас достойно служат. Неужели было бы лучше оступившегося, но кающегося человека опозорить на весь свет, то есть интернет?

А был случай, когда огласка была необходима, потому что наказанного священника очень любили прихожане, и десятки людей пришли в смущение, за что «обидели» их батюшку. Пришлось сообщить народу настоящую причину, но, кстати, для этого совсем не пришлось задействовать СМИ, достаточно оказалось поговорить всего с одной прихожанкой.

Те, кто публично обличает недостатки священнослужителей, должны думать, для чего они это делают? С одной стороны, вроде бы правду говорят, а с другой стороны, соблазн от этого растет. Мы уже говорили, что о хорошем много и интересно написать трудно, а о плохом – легко и выгодно. Вот и получается правда, да косая. Кроме того, сознание наше склонно к так называемой индукции: один плохой, другой плохой, третий плохой, значит, все плохие! Это неверный логический вывод, но многие ли из нас сильны в логике?

Поэтому, если кто-то сообщает о недостатках церковной жизни публично, то он должен позаботиться и о том, чтобы люди не подумали, что всё в Церкви – сплошные недостатки. Автор критических заметок, если он христианин, должен заботиться, чтобы своей правдой не затмить перед людьми правду Божию, не оттолкнуть их от Христа. Да, священники, бывает, согрешают. Это плохо. Но Христос не согрешает! А священники, хотя порой и недостойные, но служители Христовы. Они нуждаются в молитве за них – это всегда; иногда нуждаются в строгом наказании, но не должно быть злого поношения. Бог может попустить и это, но «суд без милости не оказавшему милости» − убоимся слова апостольского (Иак. 2:13).

 

Истинный сын скорбит о недостатках отца, молится о нем, старается, насколько возможно, помочь отцу исправиться и покаяться.

Пусть каждый, обличающий в СМИ недостатки духовенства, сам спросит свою совесть: кто я – скорбящий сын или злобный раб? И услышав ответ, пусть поступит по совести.

А к тем, кого смущают слухи о грехах пастырей, другой вопрос: что мы ищем в Церкви? Ищу я Бога или хорошую компанию? Кто ищет Бога, того Бог обязательно найдет. А хорошую компанию нам не гарантируют. Я сам люблю повеселиться с друзьями, но должен сознаться, что это земная плоскость, и Царство Небесное ей перпендикулярно.

– Так стоит ли критиковать церковную жизнь, какие-то ее отрицательные моменты? Кто это и как может делать?  

– Если церковный человек видит недостатки в церковной жизни и видит пути к их исправлению, он может действовать. Но важно каждому осмыслить, чего от него ждет Бог. Мне за 30 лет служения в священном сане не раз приходилось высказывать критические замечания начальству. Иногда они принимались, иногда отвергались. Часто я со временем сам понимал, что ошибался. А бывал и прав. Что тут такого?

Но, обличая недостатки, неплохо помнить слова святителя Филарета Московского: «Открывать и обличать недостатки легче, нежели исправлять. Несчастие нашего времени то, что количество погрешностей и неосторожностей, накопленное не одним уже веком, едва ли не превышает силы и средства исправления». Это писалось в XIX веке.

И еще он писал, что «всякий человек по мере силы и принятой обязанности должен назначить себе пределы действований и не переходить их без нужды». Я отвечаю за то, что мне вверено Богом, и далеко не всегда мне вверены судьбы вселенского православия. Почти всегда это приход, где я настоятель, и благочиние, где я благочинный. Если сам Бог посылает человека обличить великих мира сего, нужно идти и обличать. А если просто мне охота «размяться» в своем блоге, то стоит ли изображать из себя пророка.

Если я борюсь со злом и пишу жалобу священноначалию, там можно не обращать внимания на то, какая будет реакция народных масс, потому что они вообще ничего не узнают. Но если я выступаю в СМИ, то должен просчитать на один шажок, какая будет реакция, и какие будут последствия моего поступка. Я считаю, что это долг каждого.

Кроме грехов духовенства есть, конечно, и другие церковные темы. Важно обсуждать вопросы образования, богослужения и много чего. Но это нужно делать, оставаясь внутри Церкви, а не возносясь над Церковью и пытаясь судить, что она должна делать, и чего она не должна. От тона многое зависит. Бывает, по высказанным мыслям статья безупречная, а отдельные штрихи превращают критику недостатков нашей церковной жизни в критику самой Церкви, и это может соблазнить читателя.

– Часто люди предъявляют нам претензии за все известные одиозные случаи, как-то связанные с православными: погромы выставок, угрозы. Нужно ли оправдываться в таких случаях за Церковь?

– Надо говорить правду, что среди людей верующих, в том числе служащих в Церкви, есть люди и праведные, и грешные. И это не случайно, это Божье установление, что идеала на грешной земле не бывает. Как говаривал преподобный Моисей Оптинский, вот мы ожидаем Царства Небесного и Правды Его, а пока надобно потерпеть. Кто-то из святых отцов написал, что, в конце концов, на Страшном Суде среди каждого звания и каждого сана, и каждого рода людей найдутся и праведные, и грешные. Найдется и праведный царь, и грешный царь, праведный священник и грешный священник, праведный солдат и грешный солдат.

Поэтому не приходится ожидать, что в Церкви на земле все будут праведными. Не оправдываться надо, а каяться, если есть в чем, но перед Богом, а не перед чатом. Что касается нападок на Церковь – они имеют место, что поделаешь. Этим подрывается доверие к словам священников вообще. Неприятно, конечно, зато нам полезно для смирения. Как писал Блок в поэме «Двенадцать»: «Что нынче невеселый, товарищ поп?» Но – веселый или невеселый – а проповедовать Христа нужно, как бы нас ни осуждали.

– Почему сейчас в обществе Церковь многих раздражает, гораздо больше, чем в девяностые годы?

– Есть момент враждебности к христианству со стороны сект или иных человеческих структур, бесы могут разжигать людей против Церкви, наши немощи и неосторожности могут служить соблазном. Потом, значительная часть людей склонна противиться вообще власти как таковой. А поскольку сейчас, насколько я могу судить со своей точки, общее настроение властей быть в контакте с Церковью как общественным институтом, то и люди, враждебные власти, автоматически становятся враждебными и Церкви как институту.

Если я на светском мероприятии стою рядом с главой района, митрополит – рядом с губернатором, а Патриарх – с президентом, то и враждебность к президенту, губернатору и главе района автоматически переносится на тех, кто рядом с ними: на Патриарха, митрополита и протоиерея.

Церковному делу вредят не только грехи духовенства, но и наши, сравнительно невинные, немощи и неосторожности. Бывает, шумно боремся, когда лучше было бы промолчать; спорим, когда тема не стоит того. То есть нам, бывает, недостает житейской опытности, дипломатии. Могут раздражать людей, особенно образованных, формальные мероприятия, шаблонные доклады и статьи. Досадно бывает, когда в публичный спор на церковную или нецерковную тему с очень умным и ироничным противником ввязывается неподготовленный к такому диспуту простецкий батюшка.

– Многие священники, как в больших городах, так и в совсем маленьких, нередко жалуются, что у нас в церковной жизни сейчас много официозности и формализма.

– Официоз у нас есть, его и не может не быть. Есть протокольные мероприятия, есть официальные издания в печати и в интернете. Не буду их перечислять, они всем известны. Но кто же мешает выпускать свои церковные книги, журналы, интернет-порталы? Да они и существуют во множестве – не вижу проблемы.

Что касается официальных мероприятий, то они бывают скучноватыми, но это ведь не пикники, закон жанра. И так ли они много времени и сил занимают? Я сам по должности нередко бываю на церковных и светских мероприятиях, воспринимаю это как волю Божию. Но не могу сказать, что они заедают мою жизнь.

Моя жизнь довольно насыщенна: служу, общаюсь с прихожанами, несу послушания настоятеля, благочинного, председателя одного из епархиальных отделов, директора благотворительного фонда, гуляю каждый день в лесу или по городу, с родными общаюсь. Среди всего этого официоз занимает небольшую часть. Я думаю, он раздражает людей не сам по себе, а когда они его видят в интернете и в газетах. От души советую поменьше проводить время в интернете и поменьше читать газеты.

Каждому нужно самому побольше обращаться к Богу в молитве, читать Библию и святых отцов, в храм Божий на службу ходить.

 

Хочется ее чем-нибудь веселеньким заполнить, а начальство подсовывает скучные официальные статьи. Но дело ведь не в том, чтобы наполнить свое сердце не серым, а ярким мусором. Сердце должно быть наполнено Богом – к этому нам нужно стремиться.

– Бывает, что человек вроде бы живет церковной жизнью: посты соблюдает, правила вычитывает, в храм ходит, один и тот же богослужебный церковный круг…

– Мне кажется, надо исключительно постараться, чтобы за всем тем, что вы сказали, не увидеть Христа. В храме – соборное служение Богу, в молитвослове – таинственные слова, излившиеся из сердец святых в минуты глубочайшего соединения с Богом. Это наши страсти нам заслоняют Христа, наша безлюбовность, наша рассеянность не дают нам Его видеть – в этом проблема.

К чему все эти минеи и триоди, молитвословы и часословы? Не лучше ли молиться прямо от сердца, воспевать Господу гимны любви? Оно бы, разумеется, неплохо, как неплохо человеку побегать по траве. Но вот беда – у него ноги переломаны. И чтобы потом когда-нибудь он мог бегать и скакать, ему пока нужны костыли.

Если бы мы действительно пребывали в непрестанной сердечной молитве, в постоянном единении с Богом, молитвенные правила нам уже были бы излишни. Но для таких, какие мы есть, необходимы подпорки уставов и правил.

Конечно, если человек поставит устав на место Бога, это будет плохо. Но не надо так делать. Это все равно, что молиться на костыль. На костыль надо не молиться, а опираться, когда ноги плохо ходят.

– Что вы думаете о ситуации вокруг передачи Исаакиевского собора?

– Думаю, что сама по себе ситуация обыкновенная – Исаакиевский собор, при всем своем великолепии и знаменитости, всего-навсего один из многочисленных храмов Русской Православной Церкви, который до последнего времени (я могу ошибиться сейчас в формулировке, у меня нет под рукой документов) был в совместном использовании прихода и музея, а сейчас его передают приходу в безвозмездное срочное пользование. Ничего особенного, таких ситуаций множество, и конфликтов (по крайней мере, в Московской областной епархии) практически нет.

Раньше бывали споры, потому что людям негде было молиться, а организациям некуда было перебраться из храма. Но сейчас и проблем стало меньше, и решать их научились по-доброму. Я в курсе дела, потому что больше десяти лет – председатель Епархиального отдела по реставрации и строительству.

Вот, помню, был случай, рассорились настоятель храма на территории музея и музейные работники. Не буду называть – дело прошлое. Но пообщались с музейщиками – люди хорошие, православные. С батюшкой поговорили – чудесный батюшка, ревностный пастырь. Когда взаимный пыл прошел, нашли выход из положения, помирились, и с тех пор уже много лет живут душа в душу. И это случай не единичный, а типичный, потому что люди в основном хорошие и не враги Церкви, и нужно с ними по-доброму. Нужно до последней возможности избегать вражды. Помните восточную мудрость – истинный воин не воинственен.

Истинный воин Христов ведет брань не против людей, а за людей. Помню, покойный епископ Сергий (Соколов), выступая на Рождественских чтениях, сказал, что мы, священнослужители, должны видеть в светских людях, с которыми общаемся, в первую очередь, не источник выгод или неприятностей, а чад Божиих, которые нуждаются в молитве за них, в духовной поддержке, в добром слове.

 

В ситуации с Исаакиевским собором по каким-то причинам, видимо, не удалось мягко и по-хорошему пообщаться с людьми. Я думаю, что там много верующих среди музейного руководства. Вообще, огромное значение имеют личные отношения. Когда есть устоявшийся дружелюбный контакт с людьми, тогда проще решать любые вопросы. Поэтому я еще раз скажу, что считаю новый статус Исаакиевского собора − правильным. А успокоить смутившихся людей, утешить, примириться с ними надо постараться обязательно.

– Почему, на ваш взгляд, существуют православные активисты?

– Одни люди по натуре активисты, другие по натуре тихони. Само по себе это не хорошо и не плохо, а жить нужно по заповедям Божиим. Поэтому я к деятельности активистов, в том числе и православных, спокойно отношусь, лишь бы активность была во благо: бедным помогать, за больными ухаживать и тому подобное.

Но кроме активности в добрых делах есть еще так называемые акции. По виду они могут очень походить на просто дела, но существенное отличие в том, что акция имеет некую побочную цель. Скажем, пришел я в больницу прихожанина пособоровать и причастить, еще десять человек изъявили желание, ну я их назавтра тоже навестил и причастил, пособоровал. Это просто эпизод из жизни священника. А если я все то же самое сделаю, но возьму с собой фотографа и отправлю в СМИ статью о своем посещении под названием «Творите добрые дела!», это будет миссионерская акция.

Просто крестный ход на праздник – это форма молитвы. А если такое же по виду действие, но с целью показать нашу силу, с целью напугать противников и привлечь на свою сторону влиятельных сторонников, то получится акция, демонстрация в форме крестного хода.

 

А Бог, Церковь Божия обращается к свободе человека («Сыне, даждь ми твое сердце» − говорит Господь устами пророка (Прит. 23:26)). Поэтому в духовные плоды акций мне мало верится, хотя, конечно, Богу всё возможно.

В каких-то случаях, наверное, есть смысл благословлять людей на акции, так же, как мы благословляем солдат идти на войну, но – заметьте – сама Церковь не берет в руки меч. Я сейчас не говорю о нашумевших псевдо-православных акциях Дмитрия Цорионова – это просто плохо и компрометация Церкви.

– Надо ли Церкви возвращать себе и восстанавливать все храмы и монастыри? Ведь есть случаи, когда в монастыре, рассчитанном на сотни насельников, подвизаются четыре.

– Если бы нам не передали это множество руин, то в огромном числе случаев людям совсем негде было бы собраться на богослужение. А руины зачастую очень выручали. Вот вам типичная ситуация. Приходу передали полуразрушенный храм, у общины нет средств на восстановление всего храма, а придельчик один восстановили, окошки вставили и служат. Получили здание – под него получили земельный участок. Купить земельный участок нет средств ни у какого прихода, кроме исключительных, редких случаев. А так на участке можно и временную церковь построить, и хозяйственные блоки разместить.

Может быть, случались и ошибки. Но ничего в этом такого особенного нет, потому что это ошибки, которые никого не погубили. А без храма как существовать приходу? Где литургию совершать? С реставрацией проблем много, но из всех зол было выбрано, я считаю, наименьшее. Да и вообще это не зло, что храмы передали.

Сейчас у нас еще много не восстановленных церквей. Но многие мы восстановили, и они используются именно как храмы для приходской жизни. И с монастырями – то же самое.

О монашеской жизни отдельный вопрос и не очень-то по адресу, потому что я не монах. Некоторых смущает, что монастырей организовали много, а традиции монастырской жизни, почти утраченные за годы гонений, не восстановлены. Нужно ли было монастырские комплексы превратить в приходские? А монастыри сделать покрупнее, но поменьше числом (ведь легче найти двух духовных опытных игуменов и духовников, чем двадцать)? Не могу точно сказать. Но совсем не уверен, что, если бы монастырей было в десять раз меньше, духовности в них было бы больше, чем сейчас. Дух дышит, где хочет, и – слава Богу за всё.

Но, в любом случае, дело не в имуществе. Пять монахов живут в маленьком (по площади) монастыре, или живут они в большом монастыре, − это не принципиально. Принципиален их духовный настрой, чего они ищут. Может возникнуть и поистине хороший монастырь, если Бог даст, но это не зависит от стен. Они спасаться людям не мешают.

 

– В советское время, даже в 70-е и 80-е люди все равно рисковали чем-то, становясь христианами. Теперь такого нет, и даже иногда «выгодно» быть христианином. Изменились ли верующие в ситуации, когда Церковь разрешена, доступна?

– Просто люди раньше боялись неприятностей, если узнают об их церковности, а сейчас не боятся. Чего-нибудь другого боятся. Что касается гонений, я этого не застал. Когда я пришел в Церковь, то с работы далеко не всякого увольняли. Я был инженером в системе Минздрава России, совершенно спокойно пришел, крестился и паспорт предъявил. Если бы в храм стал ходить милиционер или журналист, или какой-нибудь крупный чиновник, могли быть неприятности…

 

Духовенство и сотрудники приходов охотно на это шли. Когда я был алтарником на Пресне, туда регулярно открыто на «Чайке» приезжала помолиться жена референта министра обороны СССР. У нас ее и отпевали, скорбящий супруг возле гроба сидел.

В целом же – то, что сейчас нет гонений, на верующих отрицательно не влияет. Кто хотел, тот и в те времена ходил в храм; кто не хочет, тот и сейчас не ходит. Вот если бы в церковь ходить принуждали, это, конечно, наносило бы серьезный урон.

– Число верующих, регулярно посещающих воскресные службы и приступающих к таинствам, вот уже много лет – примерно 5%. Почему ничего не меняется?

– По-другому быть и не может. Вот, скажем, гора: есть вершина, есть склоны этой горы, есть предгорья, есть равнина. Так и в духовной жизни: одни – на вершине святости, другие – поднимаются вслед за ними, кто-то немоществует (в предгорьях), а кто-то лежит на житейской равнине и даже не видит гору за облаками своих помыслов.

Это вечные отношения Бога и человека – Бог призывает, человек должен откликнуться. Если не откликается, горе ему, откликается – благо ему. Это очень мало зависит от усилий других людей, тем более, вымученных усилий. Много чего можно делать в смысле пропаганды, манипуляции, вовлечения людей в наш быт, в наш круг общения. Можно (попущением Божиим) усилить наше влияние в обществе, чтобы люди боялись слыть не православными, чтобы им было выгодно называть себя православными. Но это ничего хорошего не даст.

Вообще для чего считать проценты? Каждый христианин пускай сам ходит в храм Божий, молится Богу и спасается. «Не судите, и не будете судимы» − сказал Господь. А то можно, считая проценты, вдруг вне Церкви оказаться.

– Какая, по-вашему, главная опасность для Церкви сегодня?

– Для Церкви, как для Тела Христова, нет никаких опасностей, она вечна и всегда спасала и будет спасать тех, кто в нее входит. Для церкви же как церковной организации − не знаю, какие есть опасности. Сейчас мы живем привольно и спокойно. Власти нас поддерживают. Если власть переменится, и наше положение может измениться. Специально быть в оппозиции к власти – с какой же стати? Во власти тоже люди, и надо к этим людям хорошо относиться. От того, что человек оказывается президентом или министром, или главой какого-нибудь города или региона – он не перестает быть человеком, который, как и все, придет на Страшный Суд и должен готовиться к этому.

– Вам приходилось сталкиваться с людьми, имеющими настоящую, глубокую веру?

– Что значит приходилось? У нас очень много людей глубоко верующих, которые стараются бороться со своими страстями и жить по заповедям Божиим, быть живыми членами Церкви. А кто член Церкви, кто не член – Бог знает, откроется на Страшном Суде. Но мне думается, что глубокая вера и стремление жить по вере – это у нас не редкость, слава Богу.

– Как сделать так, чтобы люди не просто стали ходить в храм, а чтобы в их душах появился Христос?

– Каждый сверчок знай свой шесток. Чтобы в душах людей появился Христос, это не в наших силах. Иоанн Предтеча называл себя другом Жениха. Жених – это Христос, невеста – душа человека. Христос призывает человека к соединению с Собой в Церкви Божией, человек должен откликнуться. Священник может только быть служителем этого таинства, то есть нести свое священное служение искренно, честно и усердно. А остальное – тайна Жениха и невесты. Радостная, если невеста вручит себя Жениху, и ужасная, если отвергнет.