Буквально сразу после Октябрьской революции 1917 года большевики начали проводить ожесточенную антирелигиозную политику. Русской Православной Церкви была объявлена война не на жизнь, а на смерть. Уже в первые два месяца их нахождения у власти был принят целый ряд антицерковных декретов. Об антирелигиозной политике большевиков в целом, о том, как она изменялась на разных этапах существования советского государства, мы беседуем с доктором исторических наук, ведущим научным сотрудником Научно-исследовательского отдела новейшей истории РПЦ Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета Андреем Александровичем Кострюковым.
– Андрей Александрович, с чего вообще начиналась антицерковная политика большевиков?
– Ее зарождение и оформление в некую доктрину относится еще к XIX веку. Среди социалистов не было согласия по поводу того, что делать с религией, когда они придут к власти. Было, например, мнение, озвученное Вильгельмом Либкнехтом, что религия отомрет сама собой как пережиток и борьба с ней не нужна. Иначе смотрели на религию последователи Ульянова-Ленина, считавшие, что с ней необходимо бороться. Разделение марксистов на «меньшевиков» и «большевиков» на II съезде РСДРП в 1903 году произошло среди прочего и на этой почве. Если меньшевики во главе с Ю. Мартовым считали, что в партии могут быть и верующие люди, то для ленинцев это было категорически недопустимо. Конечно, если бы к власти в 1917 году пришли умеренные социалистические фракции, вполне возможно, что гонения на Церковь не были бы столь масштабными.
Что касается Ленина, то его отношение к религии изначально было жестким. Борьба с ней была необходимым условием построения коммунистического общества. В своих статьях, написанных задолго до 1917 года, Ленин настаивал, что коммунист обязан бороться с религией, что это азбука марксизма и материализма. Новое общество без борьбы с религией просто не мыслилось.
В 1918 году большевики запретили все другие партии, остались только коммунисты. Все мы прекрасно знаем: сделать в Советском Союзе внушительную карьеру, не будучи членом коммунистической партии, было просто невозможно. Редчайшие исключения могли быть разве что в сфере науки и искусства. А дальше схема простая: на словах декларируется, что верующим предоставлена свобода, на деле вся руководящая вертикаль не только атеистическая, но и явно враждебная вере в Бога. И любой самый мелкий начальник обязан отчитываться, насколько успешно ведется антирелигиозная агитация. В случае, если жестокость приводила к массовому недовольству, становилась известна за границей, всегда можно было заявить, что это всего лишь «перегибы на местах».
В.И. Ленин: «Всякая идея о всяком боженьке… есть невыносимейшая мерзость и самая гнусная зараза»
– Но у большевиков тоже была фракция «богоискателей», в которую входили такие видные коммунисты, как Луначарский и Богданов.
– Да, такие идеи в коммунистическом лагере существовали, вытравить их было не так просто. Однако Ленин крайне негативно высказывался по этому поводу. Хорошо известны его слова из письма Максиму Горькому о том, что «всякая идея о всяком боженьке, всякое кокетничанье даже с боженькой есть невыносимейшая мерзость и самая гнусная зараза». «Богоискателей» терпели до какого-то времени, но в целом такое вольнодумство не допускалось. В 1919 году Ленин прямо высказывался за изгнание из партии тех членов, которые участвуют в религиозных обрядах[1]. Тот же Луначарский со своими идеями был необходим для придания новой власти некоего человеческого облика, для привлечения интеллигенции, однако и этот деятель в скором времени уже участвовал в общественных диспутах, выступая против Церкви.
– А с чего конкретно началась антицерковная политика большевиков? С каких декретов или действий?
– Сложно сказать, сколько антицерковных декретов было всего, поскольку декреты издавались и Советом народных комиссаров, и отдельными Наркоматами, причем не все из них опубликованы в сборниках советских законов. Что-то публиковалось в периодической печати. Кроме того, некоторые декреты и постановления не были напрямую направлены против Церкви, но по ней тоже били. Среди подобных законов можно назвать декрет II съезда Советов о земле от 27 октября 1917 года. Согласно его положениям, конфискации подлежали не только помещичьи, но и церковные земли.
Другой декрет, от 18 декабря 1917 года «О гражданском браке», тоже не был напрямую антицерковным, но фактически он был именно таким: теперь у Церкви, в соответствии с этим законом, отнимались права регистрации актов гражданского состояния и передавались государственным органам.
А затем подобные законы, прямо или косвенно уничтожавшие Церковь, пошли один за другим. В декабре 1917 года было принято постановление Наркомата просвещения о передаче всех духовных учебных заведений в его ведение. Все учебные заведения теперь не подчинялись Церкви, и это фактически убило духовные школы, которые стали закрываться уже с 1918 года. Конфискация имущества лишила Церковь и помещений семинарий и духовных училищ. Попытки Церкви договориться, например, о преобразовании Петроградской духовной академии в богословский факультет местного университета были неудачны. Что оставалось? Открывать нелегальные духовные учебные заведения. А за это уже можно было получить срок, что неоднократно и случалось.
В январе 1918 года было упразднено военное духовенство. В одном из документов довелось встретить такую характеристику военных пастырей: «святые вороны-дармоеды». Но свято место пусто не бывает: на место военных священников пришли комиссары.
В то же время вышло распоряжение наркома общественного призрения Александры Коллонтай о конфискации помещений Александро-Невской лавры, что встретило массовое сопротивление верующих. Тогда появился один из первых наших новомучеников – священномученик Петр Скипетров, убитый красногвардейцем.
Наконец, самый известный антицерковный декрет – «Об отделении Церкви от государства и школы от Церкви» от 2 февраля 1918 года.
Андрей Кострюков
– В соответствии с этим декретом, преподавание и обучение религии разрешалось теперь только в частном порядке. Церковь как организация была лишена прав юридического лица и прав собственности, для государства она не значила теперь ничего, становилась фактически нелегальным органом. Приходские общины должны были теперь регистрировать свои приходы, просить у государства конфискованные здания храмов.
– Но была же, наверное, Церковь юридическим лицом? Или не была?
– Легальность в последующие годы как раз и была приманкой государства для церковных деятелей с целью заставить их следовать своей политике. Соглашавшиеся на компромисс откалывались от Церкви, что государству было только на руку: о необходимости раскола Церкви выступал среди прочих печально известный глава ЧК Дзержинский. Отчасти именно легализацией купили и обновленцев, и григориан. В 1927 году путем компромисса был вынужден пойти и заместитель Патриаршего местоблюстителя митрополит Сергий (Страгородский). Цель большевиков была в том, чтобы добиться от Церкви не только лояльности, что уже было достигнуто при Патриархе Тихоне, а именно согласия следовать за государством и выполнять его распоряжения, в том числе и внутрицерковные. Известная «Декларация» 1927 года была видимым шагом в этом направлении, на самом же деле проблема была не столько в «Декларации», сколько в новой политике, в том числе и кадровой. При этом легальности Московская Патриархия так и не получила: единственным шагом навстречу со стороны государства стала лишь справка, разрешающая работу временного патриаршего Синода.
– А когда были получены права юридического лица, так что можно было, например, держать на балансе имущество и т.д.?
– Русская Церковь получила права юридического лица только в 1991 году в соответствии с законом «О свободе совести и религиозных организаций».
– До этого у Церкви были какие-то свои административные помещения?
– Административные помещения, конечно, были. На местах епархиальные управления действовали обычно при храмах. В Москве было двухэтажное здание Московской Патриархии в Бауманском переулке между станциями метро «Бауманская» и «Красносельская», где жил и трудился митрополит Сергий. К сожалению, здание было снесено, хотя могло бы стать помещением для замечательного музея. Но сама по себе Русская Православная Церковь в советские годы права юридического лица не имела.
– Упомянутые вами декреты касаются дезорганизации Церкви. А с какого времени началось ее физическое уничтожение?
– Первый канонизированный мученик, пострадавший от новой власти, – протоиерей Иоанн Кочуров – был расстрелян в Царском Селе уже 31 октября 1917 года. Волны гонений шли по нарастающей. Сначала – «красный террор», где священника могли убить для устрашения населения либо в качестве заложника. Советская пропаганда прямо ставила духовенство в один ряд с классовыми врагами – буржуазией, дворянами, офицерами, «кулаками». А на местах рассуждали так: раз священник относится к стану классовых врагов, то почему он еще жив? И пастырей нередко ликвидировали по решению местных советов только за социальное происхождение.
В годы «красного террора» и гражданской войны погибли за веру около 10 000 человек
Было огромное количество случаев, когда красноармейцы или «красные партизаны» (часто попросту бандиты – сейчас уже и разобрать невозможно, поскольку в СССР их тоже героизировали), занимая село или входя в монастырь, попросту расстреливали и священников, и монахов, даже не разбираясь в их политических предпочтениях.
Бывали случаи, когда священников защищала паства. Яркий пример – священноисповедник Георгий Коссов, духовный сын преподобного Амвросия Оптинского. Он много сделал для крестьян: построил школу, приют для девочек-сирот. Да и святость его была очевидна – отец Иоанн Кронштадтский советовал обращаться к отцу Георгию. И попытки арестовать этого пастыря проваливались: народ вставал на его защиту стеной. Хотя от ареста в конце 1920-х годов праведника это не уберегло, все же он умер своей смертью. А вот любимый петроградской паствой протоиерей Философ Орнатский, арестованный в 1918 году, мученической смерти не избежал. Толпы народа, пришедшие к зданию ЧК, так и не смогли добиться его освобождения.
В целом в годы гражданской войны погибших за веру было около 10 000 человек.
– Простите, эти страшные данные за какие годы?
– Это годы «красного террора» и гражданской войны, примерно до 1921-го.
– Затем ситуация улучшилась?
– Можно сказать лишь о небольшом затишье перед 1922 годом. А затем голод начала 1920-х годов, унесший жизни 5 миллионов человек, и изъятие церковных ценностей. В народе говорили, что страшный голод является наказанием за осквернение властями мощей в 1919 году. Были и рациональные объяснения: грабительская продразверстка, вследствие которой крестьяне начинали меньше сеять («Зачем, если все равно отдавать?»); массовое изъятие лошадей – и не на чем стало пахать. Наконец, погодные условия. Ужасы этого голода описаны в книге А. Неверова «Ташкент – город хлебный». В начале 1920-х годов правда еще прорывалась, представить, что подобная книга была бы издана при Сталине, просто невозможно. Там показана постоянная смерть, которую мальчик видит в своей деревне. Потом он едет в Ташкент за хлебом и по дороге тоже видит смерть: умирают дети, взрослые. Его постоянно высаживают из поездов, но он добирается до Ташкента, а потом возвращается домой к умершей семье. Недаром эту книгу высоко оценивал Франц Кафка.
При этом грабить Церковь необходимости не было: в годы страшного голода коммунистическое государство находило средства для помощи своим боевикам по всему миру. И что еще печально, церковные ценности голодающим не помогли. Собрать золото и серебро, переплавить, продать за границу – все это дело небыстрое. В основном же церковное серебро пошло на чеканку монет.
В разгул обновленчества подчас священников арестовывали только за факт поминовения Патриарха Тихона
И зачастую неважно было, сопротивляется священник изъятию ценностей или нет. Преподобномученик Макарий (Телегин) сказал правду, назвав членов комиссии грабителями. И был убит. А священномученик митрополит Вениамин Петроградский не препятствовал изъятию ценностей, но был расстрелян и он.
Но изъятие ценностей – полбеды. В 1922 году ГПУ создает обновленческий раскол. Священника ставили перед выбором: становиться раскольником или подвергнуться репрессиям. Известны случаи, когда арестовывали только за факт поминовения Патриарха Тихона. В некоторых регионах в раскол вовлекли практически все духовенство. К сожалению, история обновленчества подается у нас слишком схематично, а сами раскольники – как не представляющими большой опасности. На самом деле это было не так: и сторонников скандальных реформ было немало, и белых священников, желавших управлять Церковью. А в довершение ко всему поддержка раскола государством. Только представим: Патриарх в заключении, митрополит Петроградский Вениамин расстрелян, Патриарший местоблюститель митрополит Агафангел изолирован в Ярославле, по всей стране верное Патриарху духовенство арестовывается. И если бы не компромисс, на который пошел святитель Тихон в 1923 году, судьба Поместной Русской Церкви могла бы быть еще более печальной.
(Окончание следует.)