Данилов монастырь. Фото: Сергей Веретенников / Expo.Pravoslavie.Ru

За окном легкий, дымчатый свет январского морозного утра. Ветви деревьев прихвачены мохнатым белым инеем. Стекла окон разрисованы ледяными сказочными нездешними узорами. Очень холодное и очень красивое зимнее утро января 1989 года.

Я уже полвека жила в этом мире некрещеная, без Ангела Хранителя, и мне худо без него. Но понимаю я это поздно. За окном белоснежная тишина, и в доме тоже тишина, которая неожиданно взрывается от громкого телефонного звонка.

– Алло! – говорю в трубку.

– Женечка, – чуть глуховатый голос мне хорошо знаком: это Нина Павлова.

– Завтра великий праздник – Крещение Господне, – говорит она. – Я взяла благословение у отца Александра в храме «Всех скорбящих Радость». Пойдешь? Если не сможешь, перенесем на другой день.

– Ну что ты, зачем же на другой, – отвечаю в трубку. – Обязательно пойдем завтра.

Я совсем не готова была к этому событию и не знала, что надо брать с собой.

– Да ничего особенного, – сказала Нина. – Возьми чистую ночную сорочку и купальник, полотенце не забудь.

– Но у меня яркий, цветной, совершенно пляжный купальник, – расстраиваюсь я.

– Да ничего, возьми, какой есть, – отвечает Нина.

В эту ночь заснуть не смогла, ужасно волновалась. А наутро мы с Ниной встретились в метро «Чертановская», поблизости от которого она жила, и поехали на станцию «Тульская». В руках у нас были канистры для крещенской воды.

Не помню, как вышли из метро, как спешили по заснеженным улицам. Мы очень-очень спешили. Я с колотящимся сердцем бежала впереди, а Нина – следом за мной. Время от времени она приговаривала:

– У тебя совершенно незащищенная спина. Нет у тебя Ангела…

Неожиданно для меня впереди возникли храмовые строения. Морозное январское солнце оживляло золотые купола, а кресты светились ярко и празднично.

Она молилась так горячо, так истово и с такой несокрушимой верою, что казалось: для такой веры нет ничего невозможного

– Это мужской монастырь, – сказала Нина и распростерлась на паперти главного храма. Она молилась так горячо, так истово и с такой несокрушимой верою, что казалось: для такой веры нет ничего невозможного.

Тогда мне было странно: как это, в присутствии множества людей падать на колени и так истово молиться?! Я тихонько стояла бессмысленным изваянием неподалеку и стеснялась подойти ближе.

Нина не обращала на это внимания, встала с колен, и мы вновь побежали, боясь опоздать на службу.

Наконец мы остановились у храма «Всех скорбящих Радость». Нина снова упала на колени у входа и горячо молилась за меня. А я, с укоренившимся идиотическим атеизмом, молча стояла рядом. Молиться-то не умела.

…Вошли в храм. Там было торжественно и тихо. И пахло цветущим лугом, диким медом, легким дымком горящих свечей и еще чем-то сладостно-успокоительным, что таит в себе церковный ладан. Служба еще не началась. Люди потихоньку заполняли храм. У старинных икон теплились лампады. Неяркий свет их трепетал на сквознячке и освещал лики святых, казавшихся живыми. Исполненный какой-то сострадательной грусти лик Богородицы заставил меня устыдиться.

Нина куда-то определила наши канистры, в свечном киоске купила для меня простой крестик на металлической цепочке, а также маленькие образки Спасителя и Владимирской иконы Божией Матери.

Я стояла посреди храма в полной растерянности и в страшном волнении. А Нина в это время увлеченно рассказывала прихожанам об истории обретения некоторых икон и о том, что они значат для людей.

А потом началось Таинство Крещения. Я во все глаза смотрела на батюшку и от стыда, раскаяния и волнения плохо слышала его слова. Помню, только горячо повторяла: «Верую…»

Нина Александровна Павлова. Фото: А. Поспелов / Православие.Ru

Краем глаза я видела Нину, которая стояла на коленях у икон и молилась, чтобы Господь смилостивился надо мной и одарил меня Ангелом Хранителем.

Крестик мой дважды падал, и я трясущимися руками вновь надевала его на звено цепочки. А затем он успокоился на моей груди и много лет был со мной.

Нина тем временем где-то раздобыла тряпку, ведро с водой и мыла полы в храме. При этом у нее было такое счастливое лицо и так светились ее ласковые карие глаза, будто крестилась она, а не я. Вместе со мной крестились человек семь, среди них был и младенец Феодор, который удивительно мирно вел себя, ни разу не пикнув. Ну а в таком почтенном возрасте среди всех была только я. Но именно ко мне один за другим подходили прихожане храма и говорили с улыбкой:

– Какая ты счастливая…

В храме были открыты двери, крещенский мороз проникал сюда, хозяйничал сквозняками, заставляя трепетать огоньки свеч. У меня были достаточно длинные волосы, и полотенце не могло высушить их. Тем не менее с мокрой головой и в сыром белье я снова бежала по студеным улицам Москвы, но уже радостная и в таком приподнято-праздничном настроении, будто у меня выросли крылья. Январское солнце в это время освободилось от студеной дымки и бурно сверкало не только на церковных куполах, но и в каждой снежинке.

“Я вижу! Вижу, как потеплела твоя спина, вижу, как у тебя появился Ангел Хранитель!”

А рядом со мной тоже бежала моя дорогая и уже родная крестная мама, которая время от времени забегала мне за спину и восклицала:

– Я вижу! Вижу, как потеплела твоя спина, вижу, как у тебя появился Ангел Хранитель!

Она почему-то не разрешила мне нести пятилитровую канистру со святой водой, а сама несла и мою, и свою да еще радовалась за меня как дитя.

– Ты понимаешь, что мы теперь стали родными людьми! – говорила она.

Сейчас, много лет спустя, я вспоминаю тот святой для меня день и мою крестную, как стояла она на коленях у святых икон, и как горячо молилась за меня, и как мыла полы в храме, и как проводила удивительные экскурсии для желающих узнать, кто так строго взирает на них с потемневших от времени икон…

Я твердо знаю, что такой крестной матери, как моя Нина Павлова, ни у кого нет.