http://www.pravmir.ru/creative/starets-kirill-9-dney/
«Все там, у Бога, будем!»
Начинался Великий пост. Люба стояла к отцу Кириллу на исповедь, а вокруг вился какой-то рыжий: «Девушка, давайте познакомимся?» – что девушку крайне раздражало. Дочка священника, она прекрасно понимала, что знакомства со странными парнями в храме ни к чему хорошему привести не могут. «Чего привязался?» – думала она, плотнее заматываясь в платок.
Батюшка, как всегда, утешил и обрадовал. Не так уж важно, что он ей ответил – но вышла Люба счастливая, окрыленная, как будто Пасха в душе – и стояла с улыбкой на лице, задумавшись. А сразу за ней к отцу Кириллу юркнул рыжий.
То ли Люба долго стояла, то ли еще что, но из задумчивости ее вывел окрик: «Люба! Вернись!» – удивленная, она снова зашла к батюшке. Рыжий сидел рядом с ним.
– Расскажи-ка нам о себе, – с улыбкой попросил старец.
Растерявшись, девушка начала рассказывать как-то невпопад:
– Меня зовут Люба, мне девятнадцать, я пою в храме…
Батюшка улыбнулся и кивнул рыжему:
– Вот и невеста тебе, – и протянул обоим свечи.
А Люба отлично знала: кому батюшка дарит свечи – как правило, женятся. Никого не заставлял – просто складывалось. «Ну уж это явно ошибка, – отмахнулась она. – Кто он такой вообще, этот парень?»
Инокиня Евгения (Сеньчукова)
Отец Кирилл
Вышли вместе.
– Теперь-то познакомимся? – улыбнулся он.
– Люба, – повторила зачем-то она.
– Дмитрий, – ответил он. – Давайте после поста встретимся? Где вы живете?
Люба уже давно жила в своей небольшой квартире в Сергиевом Посаде, но встречаться с Дмитрием после поста ей совершенно не хотелось. Ей вообще не хотелось с ним встречаться. Поэтому она оставила адрес родителей в Ставрополе. «Папа ему быстро все объяснит», – про себя усмехнулась девушка. Но, к ее удивлению, Дмитрий вдруг сказал:
– А я знаю этот адрес! Там батюшка живет!
Люба уставилась на навязчивого собеседника.
– Понимаете, – радостно начал объяснять рыжий, – я студент Одесской семинарии. В прошлом году приехал в Москву, а меня ограбили. Возвращаться не на что. Иду по улице, расстроенный, а навстречу священник. Я к нему. Стал объяснять. Тот мне помог. Я говорю: «Батюшка, дайте адрес – я вам скоро все верну!» – а он стал смеяться: «Не надо мне возвращать ничего! Вот тебе мой адрес, приезжай в гости, может, хоть одну девчонку у многодетного отца заберешь».
На Пасху они снова встретились, а потом и поженились.
Рыжий Дмитрий уже давно священник где-то на юге, у них с Любой двое детей. Сейчас, может, и больше – женщина, поделившаяся со мной этой историей, регент Галина Григорьевна Зароднина, на счету которой множество храмов и учеников, от хора Елоховского собора до певческих курсов Якутской епархии, давно их не видела. Сама она училась на регентском отделении Московской духовной академии и к отцу Кириллу иногда приходила.
– Мой папа умер на Радоницу, – рассказала она. – Я очень его любила. Побежала, плача, к батюшке. Подбегаю и сквозь слезы кричу: «Батюшка, у меня папа умер!» – а он улыбается: «Христос воскресе!» Ну, думаю, не понял, наверное. И повторяю: «У меня папа умер!» – а он снова улыбается: «Христос воскресе!» Я растерялась и ответила: «Воистину воскресе…» – и тогда он обнял меня по-отечески и сказал: «Все там, у Бога, будем». И слезы тут же высохли – как будто я снова дождалась Пасхи.
Манная каша
Сегодня я не дежурила ночью у постели больного, а спала. Мы чередуемся так – двое делят ночь пополам, третий – отсыпается. Затем отсыпается другой, потом – следующий...
А по утрам у нас каша. На разведенном козьем молоке, т.к. с молоком батюшка, в принципе, не дружит – врачи не велели, и с молочными кашами – тоже.
Однако тяжелая болезнь внесла свои коррективы и, потеснив предшествовавшие ей недуги, милостиво благословила нам водянисто-молочную продукцию и простоквашу на полдник.
Как чередуемся по утрам мы – так чередуются и каши. То овсянка, то прокрученная в блендере гречка, то манка. Все – молочные, вкусненькие. А то! Должен же быть у человека человеческий завтрак – не такой, как обед, и не такой, как ужин...
Сегодня я варила батюшке манку. 350 г воды с молоком, две ложки без верха крупы, соли, сахарку...
Каждый раз я реву крокодильими слезами, когда варю эту манную кашу.
Потому что это единственное блюдо, которое ему всегда хотелось (в пору его относительного здоровья) и о любви к которому мы ничегошеньки не знали. Потому что он ничегошеньки никому о своей симпатии к манной каше не говорил. Молчал как партизан. Зачем людей беспокоить?..
монахиня Евфимия (Аксаментова)
Отец Кирилл.
Лишь однажды, двести лет назад, мать Архелая нечаянно заметила, что батюшка взял да и съел тарелочку манки, которая по недоразумению оказалась напротив него. Съел вместо привычных монашеских картошки-рыбки-огурца...
– Представляешь!.. – шептала мне после того завтрака Архелая, – съел, и с аппетитом!
– Мдя... – философично вздохнула я, – наверное, из любезности, чтобы повара не обидеть, ты же знаешь – ему молочное противопоказано...
– Ну да.
И мы зареклись больше не подставлять старцу вредоносных и губительных яств на трапезе.
Потом, когда батюшку парализовало, сопровождавшая его в отпусках Любовь Владимировна тоже призналась, что лишь в последние три-четыре года перед инсультом, когда они стали жить в Крыму уже не в частных домах, у знакомых, а в лечебных профилакториях, она заметила, с каким интересом батюшка иногда поглядывал в сторону манной каши... Ее приносили в двух фарфоровых мисочках для отца Агафодора и для Любы – меню у всех было индивидуальным и манка не входила только в рацион отца Кирилла, которому вечно чего-то было нельзя и чего-то не положено...
К отцу Кириллу приехал митрополит Онуфрий.
Слава Богу, внимательная Люба, которая, собственно, всегда и сражалась за непогрешимый рацион, поняла тогда, что для манки можно сделать и исключение. И батюшке тоже стали иногда приносить на завтрак фарфоровую мисочку.
Я так рада, что он, дорогой наш молчун, всегда боящийся кого-либо собою обременить, ел свою любимую кашу хотя бы в сентябре, во время скромного монашеского отпуска... Хотя бы только в сентябре.
Потому как в Переделкино он никому не смел сказать про свои желания, при всей своей открытости, жизнерадостности и простоте. Темы «о себе», «про себя» и «для себя» для него не существовало. Он даже и не знал, что такое иногда можно было бы себе позволить.
Хотя бы для того, чтобы осчастливить меня – подчас ломавшую голову над тем, чем бы земным, человечьим и бесхитростным его поддержать.
Ведь ни на что духовное я способной не была...
А он? Он всегда, всем и всему был рад. И – светился. И ничего себе не просил. И всем был доволен. Очень любил в «Отечнике» сказания о Пимене Великом читать... Помните, это тот, который положил себе на сердце, что уже давно умер? тот, что голову задремавшего на службе брата положил себе на колено, а не стал его, бедолагу, будить и стыдить?..
Иногда я снова и снова задаю себе вопрос: что же все-таки это такое – монашество, преподобие?..
Оно, как и все по-настоящему значительное, сокрыто в пустяках. Вот хотя бы в этой манной каше. Которой он так и не дал себя порадовать.
Сегодня мы варим ее, конечно. Но дается она больному через зонд, прямо в желудок – все тринадцать лет болезни ни вкуса воды, ни вкуса еды он уже не имеет возможности ощутить.
8 июля 2016
Ушел от нас архимандрит Кирилл.
Поосмотревшись, радостно обнимет
всех, кого вырастил, наставил, возлюбил,
кого теперь навеки не покинет.
Окажет помощь чадам, чадам чад
в епископстве, в монашестве, в юродстве,
в политике, в учении внучат,
в спасении России, в чадородстве.
Окончен с болью многолетний бой.
Враги отражены, как в Сталинграде,
его молитв таинственной стеной.
Душа усопшего готовится к награде.
А мы готовимся найти, перечитать
слова, реченные с амвона и келейно.
Они просты, их так легко понять.
А вот исполнить… Заболят колена.
Воистину он Павлов – столько душ,
как и апостол, отобрал у ада.
Услышим мы и карканье кликуш,
что ждать беды по смерти его надо.
Не верьте! Столько радости придет
на каждого, когда душа святого
пред Богом дерзновенье обретет.
Не бойтесь войн. В них покаянья много.
Иеромонах Аверкий (Белов)
|